— Да-да, у меня тоже такое бывало.
Никогда прежде не видел Новак своего начальника таким добродушным и был уверен, что его ни в чем не уличили.
На этот раз он ошибся. Ибо с присущей поверителю мер и весов обстоятельностью Айбеншюц решил в этом деле досконально разобраться. Сердце его при этом было безучастным. У него было всего лишь мимолетное, поверхностное представление о том, что его чести нанесен урон, но и оно корнями уходило во времена военной службы и в воспоминания о понятиях чести, привитых ему господами офицерами. Его, такого порядочного человека, прежде всего подстегивало желание узнать правду; установить и подвергнуть проверке меру и вес данного происшествия.
Вот почему домой он шел медленно, с поникшей головой. И если по пути ему встречались приветствовавшие его люди, то из боязни, что они могут с ним заговорить и тем самым помешать, он делал вид, что их не видит.
Почти перед самым домом у него был уже готов определенный, разработанный план действий. И, будучи верным себе, Айбеншюц постановил точно следовать этому плану.
9
Спустя неделю Айбеншюц обратил внимание, что жена больше не носит кольцо с фальшивым сапфиром, но ничего ей не сказал. Довольно долго ни с ней, ни с Новаком он об этом не заговаривал, но потом неожиданно его спросил:
— Вы уже кольцо выкупили?
— Да, — притворно изображая радость, ответил тот.
— Не стесняйтесь, я охотно мог бы занять вам денег, — сказал Айбеншюц.
— Откровенно говоря… — пробормотал писарь, изображая смущение, как минуту до этого — радость.
— С большим удовольствием, — перебил его поверитель стандартов и небрежно, словно карандаш или сигарету, протянул молодому человеку монету в пять крон. А затем сказал по-приятельски: — Господин Новак, между нами мужчинами, скажите, где же в таком маленьком городке вы встречаетесь с вашей дамой? Это же может стать достоянием чужих глаз.
Вдохновленный таким дружелюбием своего начальника, Новак встал со стула. Перед ним сидел мало чем отличающийся от школьника Айбеншюц. Стояла поздняя осень, приближался вечер, под зелеными абажурами слабо горели две казенные керосиновые лампы.
— Видите ли, господин Айбеншюц, — начал писарь, — весной и летом — это очень просто, можно встречаться около леса. Ах, если бы я вам рассказал, с какими женщинами я там встречался! Но вы же знаете, ни в чем так необходимо молчание, как в любовных интригах. Осенью и зимой ввиду служебных причин все становится сложнее. Во всей округе прибежищем для влюбленных может служить лишь один приграничный трактир неистового Лейбуша. Вы, господин Айбеншюц, знаете, что он очень опасный человек и что я часто выступаю там вашим представителем. Прежде всего я — официальное лицо!
— Это очень похвально! — сказал поверитель стандартов Айбеншюц и погрузился в деловые бумаги.
В конце рабочего дня, в шесть вечера, поверитель стандартов, сказав своему писарю, что тот уже может быть свободным, пожелал ему удачи в любви.
Поклонившись, будто делает книксен, писарь удалился, а поверитель стандартов еще долго сидел в компании двух ламп с зелеными абажурами. Ему казалось, что он может с ними поговорить. Они были как люди, как живые, сердечные, излучающие свет люди. То был еле слышный разговор.
— Держись своего плана, — говорили они ему — зеленые, добрые, какими они и были.
— Вы действительно так думаете? — спрашивал он.
— Да, мы так думаем, — отвечали лампы.