— Это не правда! Вы мне нужны.

— Слишком поздно для момента «отец и дочка», пап! Несколько часов назад ваш любимый старший сын чуть не прикончил моего близнеца, стараясь отбить назад свое наследство! Настоящий отец не допустил бы этого дерьма. — Я почувствовала новую волну гнева, поднимавшуюся к горлу от одного только взгляда на озадаченное лицо человека, меня породившего. Он, как младенец, даже не понимал, в чем я его обвиняла. — Я ухожу.

Но его слова дротиком ударили мне в затылок, когда мои пальцы сжали ручку двери.

— Прости меня.

Я была абсолютно уверена, что ослышалась. В словарном запасе этого человека не могло быть таких слов.

Но он повторил.

— Прости, что я не был вам отцом. Что я выгнал вас. Что не удосужился разобраться с тем, что случилось 5 лет назад. Прости, что не поверил вам с Адрианом. Прости, что все пропустил. Ваша бабушка отдала мне документы, изобличающие все козни Артура. Они с дедом собирали их на протяжении этих лет. Сила шантажа слабеет, если не удобрять его финансами. После вашего отъезда Артур перестал следить за тем, чтобы люди в наркологической лечебнице, учителя и полицейские держали рты на замке. А чем ближе был ваш 21-й день рождения, тем активнее мой отец начинал ворошить прошлое.

— Меня больше не интересуют причины, по которым нас так долго держали в чужой стране, — перебила я отца, но ручку двери все же отпустила.

— Почему вы сами ничего не рассказывали об издевательствах Артура? Зачем вы терпели это?

— Мы рассказывали, — спокойно ответила я. Мною был давно заучен правильный ответ на этот вопрос. — Но на тот момент Артур был вашей главной инвестицией. Самым перспективным потомком. Вы нас не слушали, дедушка отказывался верить. А наших друзей Артур купил.

— Но почему ты не сказала самого главного?! — Отец резко повысил голос, от чего я невольно попятилась к дверям, ощущая, как волоски на затылке встали дыбом. Неужели они узнали и о Теоне?! О совместном убийстве, совершенном братьями и сестрой и служившем главной причиной нашего с Адрианом бездействия в отношении нападок Артура. До сегодняшнего вечера.

— Что в твоем понимании, главное? — Спросила я, но сердце замерло, а голос предательски дрогнул, выдав мой испуг.

— Да то, что Артур хотел изнасиловать тебя!!! — Рявкнул отец, а с моих губ чуть ли не со стоном слетел вздох облегчения.

«Да потому, что расскажи мы вам хоть толику правды, Артур сумел бы списать убийство Тео на нас! Он заочно обезопасил себя от нашей мести! Но сегодня он переступил черту. Мой близнец будет отомщен. Не знаю, как, но Артур обязательно поплатится за содеянное!». — Подумала я, а вслух продолжила нападать:

— Папа, давай честно. Мы никогда не были вам нужны. Чем больше детей, тем меньше денег оставит тебе дедушка. У меня только 2 варианта, почему ты внезапно включил в себе отца. Либо дедушка пригрозил лишить тебя наследства, либо ты смертельно заболел и хочешь покинуть этот мир в добрых отношениях со своей семьей. Но это маловероятно, поскольку выглядишь здоровым, как бык, и разит от тебя бренди, как ни скрывай.

— И в кого ты такая циничная? — Усмехнулся отец. — В нормальных семьях дети бы даже думать так не смели. Не то, что говорить.

— Мы никогда не были нормальной семьей, — отрезала я. — Можно я пойду? Единственное, что действительно меня сейчас беспокоит, так это Адриан.

— Отец не пускает меня к себе в дом. Он вычеркнул меня из завещания за то, что дал вам уехать. Спроси его сама. Я здесь по доброй воле.

Папа слез с высокого стула и приблизился ко мне. Я прищурившись наблюдала за ним, не двигаясь с места. Мой мозг в панике пытался придумать оправдание такому странному отеческому поведению этого человека. Я прекрасно помнила его перекошенное омерзением и гневом лицо, когда он лупил Адриана за выдуманный Артуром инцест. Когда он опрокинул меня на каминную решетку, его лицо побелело лишь на миг. И я не уверена, что эту белизну можно было объяснить испугом.

Папе было только 45, он здорово выглядел, по нему явно сохли все журналистки и секретарши. Наверно, он мог быть кем-то еще, кроме того чудовища, которое обычно являлось нам, потому что сейчас на меня смотрели глаза, полные раскаяния и невыразимой боли. У Адриана были папины глаза, так что я отлично знала, что такое выражение подделать было невозможно.