— Выдвигаемся!
Разношерстная делегация, полная где-то подозрительности, где-то доверия, где-то отчужденности, где-то компанейских баек (которые в хвосте охраны вспыхнули почти мгновенно, стоило только тронуться), координируемая Даретом, мало-помалу приобрела вид стройной процессии. Идель украдкой оглядела несколько десятков человек позади себя. Надо же, Риммель выдвинулся сам, не доверив участие помощнику. Что ж, почему нет? В конце концов, никто не сделает работу Йенса Риммеля лучше, чем он сам.
Хорошо, есть такие, как Йенс — те, кто также, как она, умеет делать свою работу. Как Ульдред, который остался в Греймхау и на которого во всем можно положиться. Как лорд Дайрсгау, который обещал ей разномастную поддержку и который по-прежнему готов прикрыть ей спину, если понадобится. Как отец, что всегда мог быстрым и точным ударом послать войска в нужно место. Как Рейберт, который всегда понимал ее с полувзгляда, был ей левой рукой, что прикрывает щитом в момент опасности, и правой, что никогда не дает упасть. И хорошо, что есть Эмрис Железный, который пока не научился делать свою работу, но к которому под благовидным предлогом можно сбежать — от себя, от отца, от Греймхау, когда здесь станет невыносимо.
Леди подбила кобылу в бока, чтобы немного ускориться. Пока у нее есть хоть какая-то опора, ветер в спину становится крыльями, а ветер в лицо — глотком свободы, которой ей так не хватает повсюду, кроме дорог.
Дорог, которые приходится выбирать.
Едва стражники затворили дверь, Аерон потянул заклепки камзола и ловкими движениями распустил все до единой. Потянул шнурок на рубахе, ослабляя ворот, развязал кушак и отбросил на стол, прямо поверх бумаг. Налил себе вина и, почесывая пятерней утомленную голову, подошел к открытотму окну. Глубоко вдохнул поздний вечерний воздух и прислушался. Казалось бы, до него доносились обычные звуки дворца и шум города в это время, но Аерону чудилось, что он слышит их сквозь толстое-толстое стекло. А поверх приглушенных голосов раздражающим комаром звенит острая, опасная тишина.
Тишина преддверия перемен, которые лучше бы никогда не случались.
Аерон осушил бокал залпом, выпивая вино так, как большле подошло бы элю. Да и в пекло его, это вино, подумал мужчина. И эль тоже. Откуда, интересно, Теоданис всякий раз достает отборный трактирный самогон? Во дворец такого точно не поставляют, но в том, чтобы как следует надраться в дни отъездов дочери, Багровому Кулаку нет равных. Жаль, что он прибыл в столицу только сегодня — наверняка еще не пополнил собственные запасы, чтобы Аерон мог на них позариться.
Император поглядел в опустевший кубок, повертел его в руке. Так странно, сейчас, пожалуй, Тео в самом деле мог бы напиться до полной бессознательности, у него как будто был повод, но он этого не делал. Аерон не спрашивал почему: если он намерен поддерживать тот баланс сил, который выстроил за годы своего правления, излишняя инициативность с его стороны в отношениях с Багровым Кулаком недопустима.
Аерон вернулся за стол, сначала поставил бокал, затем упал на стул. Расслабленнная спина сладко заныла. Мужчина запрокинул голову и закрыл глаза. А потом и вовсе накрыл лицо ладонями.
Идель.
Идель…
Идель!
Аерон гулко и тихо зарычал.
Казалось бы, вот удача! У него появилась возможность разыграть лучшую из всех своих карт еще раз! Бери да пользуйся таким шансом! Вот только — как им воспользоваться, да? Все вторые шансы в жизни тем страшны и сложны, что ставки в них неизмеримо выше, чем в первых.
Аерон качнулся на стуле, едва не навернувшись — от дневной усталости он легко терял равновесие. Удержавшись за стол, император поднялся, и прошел к шахматному столику, где иногда коротал время с Эйваром. Сел со стороны белых и взялся пристально изучать фигуры, не дотрагиваясь. Сначала со своей половины доски, затем — с противоположной.
— Порой самыми важными элементами паззла являются самые незначительные детали, а самыми важными фигурами на доске — простые пешки. Вроде Нолана, — пробормотал император под нос, забирая пешку впереди черного ферзя. — И то, что теперь первым бросается в глаза, это дыра перед тобой, Идель.
Аерон несколько долгих секунд смотрел на черную королеву, затем шумно и резко втянул воздух и вновь обвел взглядом всю доску.
Нолан был пешкой, которую Идель поставила впереди себя, как заслон, сделавший ее недосягаемой. Такой заслон был на руку всем, в том числе самой Идель, оставляя место черного короля подле нее по факту пустым. Она была замужем, но полноценного герцога, или, вернее, эрцгерцога, при ней не случилось, и таким образом, вся полнота власти сосредотачивалась в ее руках. Как ему, Аерону, и надо. Однако сейчас каждая семья внутри и снаружи Деорсы, у которой достанет амбиций и найдется близкий родственник-мужчина в возрасте от двадцати до пятидесяти лет попытается стать черным королем.
А что остается при нем, императоре?