Двенадцать щелкающих челюстей трудились без устали. Сразу трое волков кусали старую корову, чтобы помешать ей догнать стадо. Дочь подумала, что ее семья поступает с зубрами точно так же. Она поняла, что у них с волками есть что-то общее. Так что хоть какого-то уважения они заслуживают, хотя этим более слабым животным понадобилось целых двенадцать тел, тогда как семья могла бы сделать то же самое в гораздо меньшем составе. И убивают они по-разному. У волков нет длинных копий, которые делают смерть быстрой и спокойной. Они раздирали шкуру, выкусывали куски плоти величиной с ладонь, беспрерывно тявкали, лаяли и устроили такой гам, что Дочь закрыла уши руками. Хотя она не особо задумывалась над этим, она видела перед собой медленную и мучительную смерть, корова ревела от страха и смятения. На это было трудно смотреть.

Когда все было кончено, волки продолжали лаять и визжать в шумной возне. Они толкали и кусали друг друга, пытаясь пробиться к туше. В таком способе приема пищи не было порядка, но дело было сделано. Через некоторое время волки подкрепили силы и отошли в тень деревьев, чтобы отдохнуть. Они могли остаться рядом с тушей и снова поесть, когда им захочется, но большой зубр был слишком крупной добычей для такой маленькой стаи. Они не запасали еду на будущее. Просто сидели, тяжело дышали и переваривали пищу, наблюдая, как кормятся более слабые звери. Дочь хорошо знала это чувство. Однажды она поступила так же.

Над головой в ожидании поживы каркали вороны. Рядом приземлился стервятник. За дальним кустом метался маленький койот. Каждый с опаской смотрел на тушу, проверяя, не настала ли его очередь. Через некоторое время Дочь, красная от стыда, спустилась с дерева. Она жестом велела Струку спрыгнуть ей на спину, так как не хотела, чтобы его тонкие ноги стали приманкой для волчьих челюстей. Они медленно подошли к туше. Все звери смотрели на них, и она кожей чувствовала жар волчьих глаз. Верхнюю губу она держала приподнятой, чтобы почуять любое изменение их пульса. Но пульс оставался ровным, значит, набрасываться они не собирались.

Она осторожно ссадила Струка и поставила рядом с собой, давая понять, что он с ней и не имеет отношения к туше. Сняв с пояса каменный зуб, она отрезала кусок мяса, свисавший с ребер зубра. Конечно, это не было жирное мясо из области сердца или большой кусок из заднего бедра. Те давно были съедены. Она искала куски пожирнее. Существам, стоящим ниже в пищевой цепочке, пусть достаются меньшие, покрытые щетиной части туши. Она отрезала мясо, разломила кость и забрала столько, сколько посмела. Каменным зубом она расковыряла кость и стала сосать костный мозг, как гиена. Голову и глаза она держала опущенными в знак уважения, и волки не препятствовали ей.

После нее подойдут другие одинокие хищники – полосатая гиена и шакалы. Потом настанет черед енотовидных собак и даже барсуков. Держа в руке мясо и две кости ног, Дочь снова закинула Струка себе на спину и притянула его поближе. Она медленно вернулась в лагерь. В ее маленькой победе не было триумфа. Вот оно, их теперешнее место в порядке вещей. Вместо того чтобы смотреть вперед, выискивая добычу, она тревожно озирается, боясь опасности. Все изменилось.

На следующее утро Дочь огляделась и увидела, что зад Струка, как обычно, торчит в воздухе. Он тяжело дышал и прижимался к ней так тесно, что она не хотела вставать. Обычно она просыпалась раньше. Вечером Струк выпрашивал у нее зубриное мясо, но она пока не хотела его есть. Она сделала запас на несколько дней: обработала мясо огнем и спрятала в тайник в дупле. Она сомневалась, что в ближайшее время им попадется еще одна туша, а значит, им понадобятся силы, чтобы собирать мелкое мясо и как можно больше кореньев, ягод и орехов. В тот день она добыла для еды нескольких рыжих белок – убила камнями, как это делала Большая Мать. Она насадила их на палку и поджарила на огне.

Девушка толкнула Струка локтем и скатилась со шкуры, на которой они спали. В то утро воздух был холоднее и укусил ее за нос. Губы у Дочери пересохли – ее телу требовалось много воды, чтобы ему было хорошо. Она также беспокоилась об их убежище. Она выбралась из полуразрушенной хижины и подняла взгляд к небу. Над деревьями растянулся тонкий слой перистых облаков. Они были похожи на волнистый песок на отмели. Погода вот-вот изменится. Приближаются бури.

В ближайшие дни нужно будет уменьшить хижину. С помощью шкур, которые они принесли с собой, Дочь сделает укрытие более надежным. Она зажгла огонь и нагрела воду, так что та начала пыхтеть. Дочь крикнула Струку, что пора просыпаться, а потом осмотрела опоры, на которых держалась ветхая хижина. Все дело было в тепле. Если бы она на четверть уменьшила хижину, два тела могли бы в ней согреться. Еще она могла бы сложить вдвое тонкие шкуры и затолкать между ними как можно больше утеплителя.

Она протянула руку, чтобы растолкать Струка, а потом подняла небольшую шкуру, которая оставалась в хижине. Что-то в ней было странное. Она потянула за край, предполагая, что шкура разорвется на две части, но хотя она была порвана посередине, что-то скрепляло ее. Дочь осмотрела шов. Похоже на ножные чехлы, которые носила сестра. Две части шкуры были скреплены сухожилием, продетым через сквозные отверстия.

Она сморщила нос. Ей стало противно. Она представила себе двух зубров, соединенных таким образом. Они будут сопротивляться и бороться, чтобы разъединить тела. Это была смена состояния: животное приобрело бы форму, которой не имело раньше. Одна жизнь привязана к другой. Ее живот слегка вздрогнул.

В то же время Дочь не могла не оценить практичность такого соединения. Маленькую шкуру можно было использовать на большем пространстве. «Струк!» – завопила Дочь, не заботясь о том, как громко она кричит. Она хотела разбудить мальчика – наверняка его заинтересует то, что она нашла. Но он не встал. Только медленно поднял голову и снова опустил веки. Что-то с ним не так.

Дочь подняла мальчика. Казалось, его тело стало меньше, чем накануне. Она подумала о сестре и о солнечном укусе, и ее охватила паника. Наклонившись, она принюхалась к его дыханию. Никаких красных пятен или волдырей, никакого запаха болезни. Она осмотрела его спину, шею и руки. Что же с ним случилось? Дочь усадила Струка, положила руки ему на плечи и посмотрела в глаза. Он облизнул губы и положил руку на свой тощий живот, чтобы показать, что он голоден.

Голоден? Быть того не может. Сама она была голодна, но ведь ее тело гораздо крупнее. Вечером он съел чуть ли не больше, чем она. Она дала ему воды, вспоминая, что они ели. Может быть, какую-нибудь опасную пищу, от которой он заболел? Они ели одно и то же – жуков, лисички, поджаренную рыжую белку, несколько дней назад съели кислого на вкус барсука. Возможно только одно: мутные глаза и вялость говорили о жировой болезни. Их телам требовалась белковая пища, но и жиры были необходимы.

Дочь закутала Струка в шкуру, чтобы отогнать от него холод, усадила у очага, развела огонь и нагрела воды для питья. Из тайника она вытащила переднюю ногу зубра и бросила в очаг. При виде этого Струк вытаращил глаза. Она отрезала поджарившееся мясо и сунула кость обратно в огонь. Как только кость прогрелась, Дочь положила ее на камень, поставила торчком и под углом стукнула по ней разбивательным камнем. Кость треснула до половины. Дочь перевернула ее, проделала то же самое с другого конца и разняла две половины кости. Внутри содержались лучшие жировые запасы животного. Даже если зверь умер от голода и жирового слоя на туше не осталось, в костях все равно сохранится питательный костный мозг. Дочь сама видела это во времена, о которых не хотела вспоминать: это был один из секретов Большой Матери, с помощью которого она поддерживала их жизнь.

Дочь усадила мальчика к себе на колени и обнимала его, пока он ел. Струк выгреб мозг по всей длине кости и поднес студенистый жир к губам. Каждый кусок он облизал три раза. Глядя, как он пожирает костный мозг, она убедилась, что это жировая болезнь. Вот почему он стал вялым и скучным. Дочь удивило, что он заболел – ведь сама она была здорова, но потом она тоже поела мозга и сразу почувствовала себя лучше. Однако она поняла, что их тела использовали пищу, которую они ели, совершенно по-разному.

Струк так быстро вылизал кость, что она приготовила ему еще одну. Он высосал и ее, а потом, сверкая глазами, смачно поцеловал ее в щеку жирными губами. Он зарылся в укрытие и вскоре уснул. Ей оставалось только смотреть на его дрожащие веки, мягкое дыхание и щеки, гладкие как рыбье брюхо. Он уткнулся носом в ее руку. Оберегая тепло его тела, она боялась двинуться с места. Ногой она подкинула в очаг полено и откинулась назад, чтобы он спокойно спал. Обнимая его, она чувствовала, что сливается с ним в единое тело.

Пробуждение Струка было похоже на извержение вулкана. Только что он похрапывал, а в следующее мгновение жизнь забила в нем ключом. Похоже, он излечился от жировой болезни. Он подпрыгнул, закричал и стал бегать вокруг очага. Он смеялся и хотел играть. Она немного поиграла с ним, а потом взглянула на небо. Тучи приближались и становились все тяжелее.

Дочь отправила Струка искать зеленые стволы, которые могли бы послужить для починки хижины. До деревьев нужного размера было далеко идти. Она велела ему кричать каждые несколько минут, чтобы она знала, где он. Так она могла продолжать работать: ей не хотелось тратить время на то, чтобы идти с ним.

Довольно скоро Струк выскочил из зарослей: «Глаз-орел».

Он взволнованно болтал, упрашивая ее пойти за ним в заросли. Она только что установила несущую опору-хребет и не хотела бросать работу. Но он настаивал и тащил ее в глубь кустов, к поляне с большим валуном, а оттуда к дереву. Ей пришло в голову, что он, должно быть, болел дольше, чем она думала: сейчас он казался в десять раз сильнее, чем накануне. Он крепко сжал ее запястье и не отпускал.