— Я голодная! — активно плакалась я. — У тебя хотела корочкой хлеба разжиться, — давила я на жалость рептилии.
Хотя, на что я рассчитывала? Он же хладнокровная ящерица! Ни жалости, ни заботы в нем ни грамма нет! Зато вредность, хоть ведрами черпай!
— Нет у нас ничего! — явно дожевывая что-то вкусное, выпроваживала меня самая вредная средняя голова. — Иди спать, а завтра за торжественным завтраком пожуёшь свою корочку хлебушка вместе с пирожками да плюшками! И похудеть бы тебе не помешало!
Ууу, ящерица чешуйчатая, ну теперь не обижайся, сам напросился! Ударил по самому чувствительному месту! По весу недавно родившей женщины! И никого не касается, что роды прошли четыре года назад! Теперь и я не ограничена моралью, могу себе позволить бить по всем болевым точкам этого гада! На жалость пробить мужлана не получается, значит будем шантажировать.
— А Янинушка, хоть и шипит в твой адрес, а уверяет, что ты мужчина, то есть змей надежный, заботливый, и на тебя можно положиться! Зачем женщину вводил в заблуждение? — елейно лепетала я, подозрительно щуря глазки. — А, оказывается, ты чурбан бездушный, можешь, не моргнув глазом, оставить молодую мать на голодную смерть!
— Послушай, МАТЬ! — возмутился моим хамством дракончик, выйдя в коридор, чтобы заглянуть в мои, полные горести и разочарования в этом чешуйчатом индивиде, бесстыжие глаза. — Судя по твоим бокам, тебе еще до голодной смерти месяца два можно активно по лесам да болотам шастать, не зная голодных обмороков. И чего ты около моей спальни побираешься? Иди к Косте или, на худой конец, к Кощею, они тебя, приблудную, покормят!
Громко возмущавшийся дракончик явно не видел красных сигналов в моих глазах, предупреждавших об опасности. Какие-такие бока! Сколько-сколько мне до голодного обморока?! Ну что ж, война, так война! Жестокая и беспощадная!
Я юркнула в спальню к бронтозаврику. Так и есть, большой стол в центре залы был полон еды. А скатерть-самобранка у него какая-то усовершенствованная, столько мясных блюд одновременно на одном столе я ни разу в жизни не видела. Ммм, так можно жить, даже в таких нечеловеческих условиях, со страшными психологическими перегрузками. На сытый желудок мне ни один кошмар не страшен! Нужно только эту скатерку экспроприировать! Мне она нужнее, да и Змей проштрафился, вот пусть сам на диете и посидит! Когда еще такая возможность у него появится?
На жалость и шантаж клиент не повелся, что там у нас еще в арсенале имеется? Угрозы! Ну-ка — ну-ка, касатик, а что ты с ЭТИМ делать будешь?
— Я так и передам зазнобе твоей эти слова: что крупновата она! Похудеть бы ей пуда на полтора надобно! — четко проговаривая каждое слово, ворчала я, переставляя блюда с едой на стол и аккуратно сворачивая ткань. — Бока у нее висят, походка тяжелая, подбородок второй выпирает над грудью.
Горыныча перекосило, причем сразу три головы, они от возмущения уже пыхтели дымом. Бронтозаврик ворвался в собственную спальню, громко хлопнув дверью. Он угрожающе навис надо мной, не замечая, чем я занимаюсь.
— Она же только два дня, как в озеро окунулась, и по своем
— Янинушка прекрасна в любом своем обличии, — кряхтела левая голова.
— Свет моих очей, никогда тебе не поверит, что я такую гадость про нее мог сказать! — рявкнула на меня средняя голова.
Про мою многострадальную тушку можно гадости говорить, и эта будет всего лишь истинная правда, а помолодевшая зараза у нас образчик совершенства, хоть с молодым румянцем, хоть с морщинистым щербатым оскалом?! Как этот мир несправедлив! Так поможем его шлифануть по своему усмотрению!
— Ты ее, почитай, полсотни лет ждешь! Так заждался, что за эти годы вкус в вопросе женских прелестей у тебя сильно поменялся. Теперь ты щепок ребристых предпочитаешь! — злобно цедила я, мстя за свою мягкотелость, причем в прямом смысле этого слова. — Уж я распишу, так распишу, как тебя ее потяжелевший стан не прельщает! Как думаешь, кому она больше поверит? Тебе или мне? А теперь давай отгадаем, после всего этого, кого из нас Янина худить будет?
Желваки ходили у дракоши под чешуей очень даже впечатляюще. Я прониклась, аккуратно убирая свернутую скатерку в наплечную сумку, так удачно взятую с собой.
— Марья, говори уже, чего ты хочешь, пока я тебя на части не разорвал и не съел, — пустил в меня три колечка дыма гад ползучий, переходя на деловой тон.
— Вина твоего хочу, так сказать, на вынос, — тут же призналась я.
— А не обнаглела ли ты, матушка? — звонко клацая белоснежными клыками, надвигался на меня оппонент. — Ничего я тебе, наглая баба, не дам. А сейчас иди подобру-поздорову, туда, откуда пришла. Неприлично незамужним барышням прохлаждаться в чужих мужских спальнях, репутацию беречь нужно.