— Товарищ генерал, мотострелки бегут!

Обожгла мысль: фашисты прорвутся, бросят вперед подвижные части, ударят в спину отходящей коннице.

— Где командир полка?

— Полковник Бабак под огнем, бойцов за руки хватает, приказывает, уговаривает. А те, как немцев увидят, сразу назад!

— Грецов, предупредите Баранова!.. Командир резервного эскадрона!

— Я!

— По коням! За мной!

Пять километров пролетел не заметив как. Выскочил из перелеска на открытое поле и увидел красноармейцев. Они не бежали, они просто шли мелкими группами, часто оглядываясь. Падали при разрывах мин, снова вставали. Немцев поблизости не было. Левее, на западе, через поле тоже отходили бойцы, но более организованно, цепью.

— Полковник Бабак там, — показал делегат связи.

Эскадрон, развернувшись большой подковой, сгонял отступающих на опушку. Люди были словно поражены шоком. Они неохотно выстраивались шеренгами. А по лицам видно — мысли сосредоточены на одном: как уйти, убежать подальше от опасного места.

Вот такие и отдают врагу города, такие и сводят на нет успехи, добытые кровью честных бойцов! Павел Алексеевич ненавидел сейчас этих трусов, эту толпу, хотя и понимал; попади те же самые люди в крепкую часть, к хорошим командирам, они стали бы настоящими солдатами. Теперь их трудно переломить. Они боятся смерти, они еще не поняли, что смерть на войне бывает либо почетная, либо бесславная, грязная.

— Почему бежал? — спросил Белов крайнего бойца: рослого, без пилотки, в разодранной на груди гимнастерке.

— Та немец же, — пояснил тот, словно удивляясь вопросу.

— Ну и что — немец?

— Та наступает, говорю, немец, из автоматов стреляет…

— А ты? — Рука Белова вздрагивала на эфесе шашки. — Тебя послали остановить врага. Ты присягу давал?! Ты Родине клялся? Винтовка твоя где?

— Там… Потерял… Бежал шибко.

— Арестовать!

Генерал произнес это не очень громко, но слово прозвучало, как выстрел. Пробежал по рядам говор, и сразу — мертвая тишина.

— Командиры — пять шагов вперед! Шагом марш!