Для последнего совещания была выбрана небольшая деревушка юго-западнее Дорогобужа. Командиры и комиссары соединений прибыли туда в указанный срок. Неподалеку, постепенно приближаясь, грохотал бой. Отчетливо слышны были орудийные выстрелы, доносился даже треск пулеметов. Комендантский эскадрон окопался за околицей на случай, если к деревне прорвутся танки.

Глядя на спокойные лица офицеров, Павел Алексеевич подумал: насколько же привыкли люди к необычной обстановке. Она стала их повседневностью, их бытом. Нервная система приспособилась к непрерывному напряжению, которое гораздо сильней, чем в обычных фронтовых условиях на передовой, не говоря уж о сравнительно безопасном тыле.

Вот он сам выступает сейчас перед командирами, рассказывает о плане прорыва, а слух его привычно отмечает каждое изменение в шуме боя, мозг почти бесстрастно фиксирует: в воздухе «юнкерсы», проходят над деревней. Это не опасно, летят по прямой, дальше. А вот на севере участилась артиллерийская пальба: значит, немцы снова начинают атаку, и наши могут не выдержать.

Никогда раньше не доводилось Белову сообщать своим подчиненным сразу столько неприятного. И ни одной хорошей, ободряющей новости. Даже сводки Совинформбюро — и те были последние дни скверные. О всех заботах и бедах говорил Павел Алексеевич напрямик, ничего не утаивая и не смягчая. Офицеры слушали его сосредоточенно, деловито, не выражая эмоций. Недовольство проявилось только тогда, когда Белов прочитал короткий список командиров и комиссаров, которых наметили вывезти на Большую землю последними рейсами самолетов.

— Это что, товарищ генерал, недоверие нам?

— Нет. Мы хотим свести до минимума потери старшего комсостава. Те, кто улетает, должны организовать взаимодействие прорывающихся частей с войсками десятой армии. У вас, товарищи, будет много работы.

— А как с ранеными? — пробасил генерал Баранов.

— Тяжелых оставим у партизан в лесных госпиталях. Тех, кто может передвигаться, надо сосредоточить в своих дивизиях, свести их в одно подразделение во главе с медиками.

— Мы формируем дивизион раненых, — сказал Баранов. — Никто не хочет оставаться здесь. Ни тяжелые, ни врачи. Медперсонал правдами и неправдами добывает лошадей и повозки.

Виктор Кириллович смотрел вопросительно, ждал ответа. Что сказать ему? Конечно, обозы с ранеными будут обузой войскам. Но как оставить людей, вопреки их желанию, в немецком тылу?!

— Пусть, — подавил вздох Белов, — пусть медики решают сами, товарищи.

В конце длинной улицы, которая просматривалась из окна, взметнулся высокий и узкий фонтан земли. Рядом — другой. Жалобно зазвенели стекла. Выстрелы танковых пушек ухали километрах в двух, не дальше. Генерал глазами показал полковнику Зубову на дверь. Тот вышел.

— Еще одно, — вновь заговорил Белов. — Получена директива штаба фронта, которая запрещает нам брать с собой партизанские части. Партизаны останутся в лесах и разделятся на отряды численностью от пятидесяти до четырехсот человек.

— Разрешите, товарищ генерал! У нас в партизанской дивизии много комсостава из регулярных войск. Нам как?

— А военнослужащие из числа окружеицев?

— Я понимаю, товарищи, насколько все это сложно. Старший комсостав мы отзовем, уже готово распоряжение. А вот бойцы и командиры из окруженцев… — Павел Алексеевич развел руками. — Теперь они считаются партизанами. Им, конечно, трудно привыкать к партизанской тактике, трудно оставаться на занятой врагом территории. Нарушать директиву мы не имеем права. Но те, кто очень хочет идти с нами, пускай идут.

Совещание закончилось. В деревне все чаще рвались снаряды. Однако люди не спешили разъехаться. Начинался в их общей судьбе новый трудный этап. И, наверно, многим из участников совещания никогда больше не суждено будет встретиться.

Командиры подходили к Белову, выслушивали последнее напутствие, обменивались рукопожатиями. Генералу Баранову, склонному к риску, Павел Алексеевич посоветовал:

— Осторожней будьте, Виктор Кириллович, берегите себя. Не оставляйте дивизию без головы. Поменьше на лошади, побольше пешком. Так надежней.

— Ничего, — пробасил Баранов. — Я в тыл к немцам на коне въехал, из тыла тоже на коне выеду!