– Погоди, не надо, – прошептала она и отодвинулась. – Я от тебя отвыкла, я тебя боюсь.
– Почему? – удивился он. – Мы с тобой вроде не чужие.
– Столько времени не виделись, – запинаясь, оправдывалась Мария. – Ты другой, я другая. Я так не могу. Я не знаю. Давай чай пить лучше.
От чая Семён отказался и засобирался домой.
– Можно, я завтра к тебе приду? – вежливо спросил он на прощание.
– Приходи, – разрешила Маша, уверенная, что ждать его назавтра бессмысленно. Сегодняшний порыв – просто эмоции, воспоминания о прошлом. Но он пришёл – и завтра, и послезавтра, и вообще навещал частенько. Маша особенно ни на что не надеялась, просто радовалась его приходу, кормила, лечила, даже уколы делала. Семён не любил работать в перчатках, как и все автомеханики, поэтому его руки были изранены постоянно: царапины, мелкие ожоги, содранная кожа.
Новая жилплощадь была хоть и тесноватой и захламлённой, но тёплой и уютной. Машина комната, узкая, но длинная, похожая на пенал, была оклеена старомодными обоями, окно с рассохшейся деревянной рамой смотрело мутноватыми стёклами на шумный проспект. Бесконечный шум затихал только ночью, на несколько часов, а к четырём утра всё начиналось заново. «Тук-тук-тук» – к остановке приковылял первый утренний старенький троллейбус; «п-ш-ш-ш, тр-р-р-р» – это едет по скверу небольшой автомобильчик с круглыми щётками, Семён называет его Бабой Ягой; «вжжжих-вжжжих-вжжих» – доносится чаще и чаще, проезжает всё больше и больше машин. И к шести утра проспект гудит уже в полную силу, не переставая ни на секунду.
Анжелика отдала Маше старенький скрипучий диванчик, на кухне выделила стол и полку, конфорку на газовой плите. Но самым примечательным явлением была ванная. В доме постройки начала ХХ века она была, наверно, просто не предусмотрена, а жильцам, очевидно, предполагалось ходить в баню по выходным. Анжелика жила в этой квартире давно, и вместе со своим молодым человеком Валерой они сообразили замечательную самодельную ванную в кухне. Отгородили уголок, провели канализацию, установили ванну и повесили весёлые шторки. Закрытая в кухню дверь – знак соседям, что кто-то моется. Жили соседи, как говорится, душа в душу. Угощали друг друга, частенько устраивали маленькие посиделки, старались не шуметь и друг другу не мешать и не создавать трудностей.
Семён приходил в гости не то, чтобы часто, Маша успевала соскучиться. Однажды девушка попросила повесить полочку, и он пришёл с целым чемоданчиком инструментов. Этот чемодан потом так и стоял в уголочке. И, когда Семён долго не появлялся, Мария думала: «Пока здесь его инструменты, значит, и он сам тоже здесь!». Семён ничего не обещал и не предлагал, просто приходил. Они гуляли, разговаривали, валялись на диване и слушали шум машин за окном. Выяснилось, что Семён второй год живёт в отдельной комнате, а жена мечтает о разводе. Они прожили вместе почти двадцать лет, скоро уж «фарфоровую свадьбу» надо бы отмечать, дети почти взрослые. А вот сломалось что-то, погасло, закончилось незаметно. Семён во всём винил себя: что работал много, пропадал вечерами, мало времени уделял семье. В последние годы они вообще каждый жили своей жизнью, полностью погрузившись в свои дела: учёбу, работу, общение с кем угодно, только не друг с другом. Он понимал, что пришло время менять свою жизнь, но решиться пока не мог, что его очень угнетало.
Как-то дождливым летним вечером Сеня позвонил и сообщил, что скоро приедет. Вообще-то, из её окна была видна остановка транспорта, и Маша видела, как он выходил из маршрутки, переходил дорогу и можно было нестись в коридор – отпирать дверь. Но сегодня сидеть в комнате и ждать его у окошка было невыносимо, и она вышла на улицу. Было поздно, почти полночь. Моросил довольно тёплый, но противный мелкий дождик, редкие уже в столь поздний час машины освещали фарами блестящий мокрый асфальт. Девушка села в остановке на лавочку и терпеливо ждала появления маршрутки. Вдруг свет фар выхватил из темноты крепкую мужскую фигуру. Он быстро шёл, пригнув голову, через проспект, вертя в руке громко звенящую связку ключей. Одет мужик был в широченные джинсы и яркую красно-сине-голубую ветровку от спортивного костюма. Вид у него был хотя и довольно дурацкий, но слегка угрожающий. Маша притаилась в тени остановки, стараясь, чтобы мужчина её не заметил. Когда незнакомец подошёл ближе, поднял голову и замедлил шаг, Мария сообразила, что это Семён!
Как же они хохотали! Он вырядился, как гопник, а она испугалась, как девочка!
– Ты зачем эту куртку надел? – со смехом спрашивала она.
– А чего, хорошая куртка, красивая, молодёжная. И крепкая, не рваная, – искренне удивлялся он.
– Да она же старомодная! Из лихих девяностых как будто!
– Ну, вообще-то, я её у родителей в шкафу нашёл. Я в ней в техникум ходил, и от девчонок отбоя не было.
– Ну Семён, ну не смеши меня! – возмущённо говорила Маша. – Какой техникум, какие девчонки! Значит, так, завтра же эту куртку, и с этими штанами в придачу, на работу возьми.
– Жалко, на работе они испачкаются быстро, – ныл Семён.
– Ты не вздумай это на работе надеть, всех клиентов распугаешь, – хохотала девушка. – Ты должен устроить этим шмоткам торжественное сожжение на костре, понял?
– Как, совсем, навсегда сжечь? – Семён никак не мог с этим смириться.
– Да, я повеляю… э-э-э, повелеваю, короче. Сжечь! Завтра же!