– То есть Пинки знает, кто ты на самом деле?

– Да нет, вряд ли. – Похоже, Салли стремилась избавить Пинкертона от любых возможных неприятностей. – Хотя, может, и догадывается, но пока ни словом об этом ни обмолвился. Вообще мы с Ричардом выросли у него на глазах – он был стюардом у моего отца и заботился о нас после смерти нашей матери. Маловероятно, что он может нас перепутать. Но Пинки – хороший человек, преданный моему отцу. Даже если он и знает, он никому ничего не расскажет.

– Понятно, – только и произнес Коллиар, ибо любые другие слова могли бы задеть Салли или обеспокоить ее насчет судьбы Пинки. Или же разогреть его и без того горячее воображение. Так или иначе, если с ними что-то случится, информация о подлинной личности «гардемарина Кента» сохранится в тайне, об этом можно не тревожиться. Однако возникла новая беспокоящая мысль, и Коллиар, не удержавшись, спросил: – Так ты бинтуешь грудь?

Салли кивнула и непринужденно, словно говоря о парусах, показывая руками, пояснила:

– Да, длинными и широкими полотняными полосами, под рубашкой.

– То есть обматываешь их вокруг себя?

– Ну да, чтобы… Чтобы влезть в мундир. У Ричарда объем груди поменьше, чем у меня.

– Очевидно… – О господи, он прямо-таки видел ее белое веснушчатое тело, обмотанное полотном. И даже представлял Салли вообще неприкрытой какой-либо тканью. Дэвида буквально лихорадило от возбуждения. – И тебе не жарко?

Пожав плечами, Салли опять тихо засмеялась:

– Зависит от погоды. – И, искоса глянув на него, снова стала обозревать деревья, не забывая о бдительности.

– А сейчас?

Мундир Коллиара лежал у нее на коленях, сама же она оставалась в полном уставном облачении, несмотря на ночную духоту.

– Не очень. – Салли вновь посмотрела на него и тотчас отвела глаза. – Я предпочитаю всегда оставаться в мундире. При любых обстоятельствах.

– Понятно, – проговорил Коллиар. И, чуть помолчав, предложил: – Но сейчас его можно снять. Мне ведь известен твой секрет.

– Что верно, то верно.

Салли стянула мундир и, аккуратно сложив, также положила себе на колени. Ее плечи, прикрытые теперь лишь рубашкой, казались более узкими и хрупкими. И тем не менее она была как талисман – он испытывал настоятельную потребность прикоснуться к ней.

– Кент… – Дэвиду хотелось, чтобы она взглянула на него. Хотя бы на мгновение. Чтобы посмотрела и поняла. – Салли…

Дэвиду не терпелось произнести ее имя. Оно уже несколько дней стремилось сорваться с его языка, преодолев барьеры здравомыслия. И на нее это подействовало как удар молнии – на мгновение оцепенев, она медленно повернула к нему лицо. Прядка ее ярких волос упала на лоб, и Дэвид отвел эту прядь назад, заложив ей за ухо.

Однако в этом движении он достиг нежного и такого уязвимого участка ее кожи. Его ладонь скользнула по ее длинной тонкой шее, пальцы утонули в шелковистом водопаде волос.

И Дэвид осознал, что ничто в этом неустойчивом мире не помешает ему поцеловать ее. Ничто и никогда.