И он посмотрел на неё как больной пёс, умоляюще, чуть не плача, с такою тоской, что это просто не могло быть притворством, и тихо, с болью в голосе произнёс:
– Эллен, я любил её.
– Мне нужно позвонить, – сказала она, – если ты, конечно, дашь мне пройти.
– Пожалуйста, мне нужно с тобой поговорить, – попросил он. – Она была? Она в самом деле была беременна?
– Мне нужно позвонить.
– Она была?.. – настаивал он.
– Сам знаешь, что была!
– Газеты ничего не писали! Ничего!.. – Внезапно он поднял брови и спросил негромко, сквозь зубы: – На каком месяце она была?
– Да ты уйдёшь прочь…
– На каком месяце она была? – В его голосе снова зазвучали требовательные нотки.
– Господи! На втором.
Он издал такой чудовищный вздох облегчения, будто сбросил гору со своих плеч.
– А теперь
– Нет, пока ты не объяснишь, что тут происходит. Всё это надувательство под именем Эвлин Киттридж…
У неё остро, недобро сощурились глаза.
Он смущенно прошептал:
– Ты что, всерьёз думаешь, что я её убил? – и, не заметив никакой перемены в её жестком, пронзительном взгляде, запротестовал: – Я был в Нью-Йорке! Могу доказать! Я был в Нью-Йорке всю прошлую весну!
Она растерялась, но – только на секунду. Затем сказала:
– Полагаю, у тебя уже всё рассчитано; что тебе стоит доказать, что в то время ты был в Каире, в Египте.
– Иисусе, – раздраженно прошипел он. – Да ты мне дашь хотя бы пять минут, чтобы высказаться? Пять минут? – Оглянувшись вокруг, он успел заметить, как сидевший неподалёку мужчина быстро поднял газету, чтобы спрятать за ней своё лицо. – Нас слышат, – сказал он. – Давай зайдём в коктейль-бар минут на пять. Не бойся, ничего страшного с тобой там не случится. Я не причиню тебе никакого «вреда», если тебе это волнует.