В действительности Паата сам не знал, в каком здании находился, но подозревал, что до суда его поместили в тюрьму КГБ вместе с другими политзаключенными, а это здание находилось на проспекте Руставели, за старой почтой. Снаружи ничего не было заметно: при коммунистах камеры располагались не в здании, а в подземных лабиринтах.

Соседнее здание почты-телеграфа красивым фасадом выходило прямо на проспект, и когда Паата проходил мимо, он всегда останавливался у стены, на которой все еще были видны следы пуль: несмотря на то, что после 9 марта 1956 года прошло уже столько лет. Именно здесь расстреляли безоружных грузинских студентов.

– Когда ты его еще увидишь? – спросил Паата следователя, хотя и не надеялся на правдивый ответ.

– Хочешь что-нибудь передать?

– А передашь?

– Что хочешь, то и передам.

– Скажи, что со мной все в порядке, больше ничего.

– Ничего?

– Ничего.

– Не стесняйся, если хочешь что-нибудь сказать, я передам. Все скажу, что поручишь.

– Больше ничего, я же сказал.

– Если хочешь что-нибудь сказать брату до суда, или предупредить… Ну ты понимаешь, о чем я. По-дружески советую, брат.

– Передай то, что я сказал, больше ничего.

– Смотрите, чтобы так не получилось, что на суде один скажет одно, другой – другое. Для вас же лучше, сам понимаешь.

– Что нового может сказать кто-то на суде? О том, что было, и так все знают, а больше ничего и не было.

– Все так думали, но сейчас выяснилось, что вашим главарем был какой-то монах…

– Какой монах?

– Отец Тевдоре.

– Кто это выдумал?

– Он сам признал.