– Делать надо, а не говорить. Карточки заполнять нет времени[21]. Я даю добро. – Произнеся это, командир взглянул вниз, в нутро танка. – Передавай. Атаку начинаем. В направлении на Лебеди. Удар фронтальный.

Закончив с приказаниями, танкист вновь обратился к пехотинцу:

– Заскакивай. Пойдет первый взвод, второй, а мы поддержим. Не свались.

Сержант повелительно махнул своему отделению, а сам, задержавшись на несколько мгновений, прошил двумя длинными очередями Книппеля, гражданских и официанта. Кто-то упал на землю, кто-то, пачкая кровью скатерть, завалился на стол, опрокидывая с него тарелки и графины. Мельком взглянув на результат своей стрельбы, сержант обратился ко мне:

– Вон пистолет, если что. Тылы подойдут. Парень твой в санитарке.

Боец подбежал к танку и запрыгнул на машинное отделение. Бронированный монстр, взревев движком, лихо развернулся почти на месте и, выбрасывая из-под гусениц жирный чернозем, двинулся вниз с холма.

Штурм тем временем замедлился. Судя по всему, защитники клуба и близлежащих домов все еще были в силах сопротивляться. Продвижение казаков замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Огибая холм, в ложбину на полном ходу влетали тридцатьчетверки с десантом на броне. Кто-то из них останавливался на несколько секунд, и тут же раздавался глухой звук выстрела. Взлетала щепа из кузовов машин, летело железо кабин, переворачивались и бились минометы. Краснозвездные танки, будто бешеные, ворвались на позиции артиллерии, безжалостно давя и круша все на своем пути. Десант, спрыгивая с брони, тут же организовывался в отделения, занимал оборону и выкашивал бестолково мечущихся казаков и немцев.

Некоторые танки останавливались и вели огонь с места, тщательно прореживая улицы от обороняющихся казаков. Другие шли вместе с атакующим десантом, прикрывая его и действуя собственными пулеметами.

Это было не просто избиение или уничтожение противника. Танкисты вместе с пехотой действовали настолько слаженно и грамотно, что я не мог довольно долго подобрать термин. Просто смотрел и даже любовался тем, как поднимают руки казаки и немцы, как на единственный выстрел из дома танкисты отвечают осколочным в окно. Смотрел, пока до меня наконец не дошел смысл происходящего. Пока я не понял, что же сейчас, на моих глазах, творится.

Отпустив руку Насти, я подошел к расстрелянным немцам и, присев у сброшенного пояса, расстегнул кобуру. Вынул тяжелый «вальтер», повертел в руках и снял предохранитель. Без особых раздумий и совершенно без мандража пнул Книппеля. Немец тяжело ворохнулся от моего движения. Будто мертвый.

Поколебавшись пару секунд, я все же выстрелил в Йозефа. Аккурат в голову. Перешагнул через уже гарантированный труп и остановился рядом с гражданским толстяком. Тот, каким-то образом почуяв меня, вдруг извернулся и, нелепо дергаясь, постарался заползти под стол. Я ногой прижал его к земле, прицелился в затылок со складками жира, прикрытыми тонким ежиком волос, зажмурился и нажал на спусковой крючок.

Не так давно меня заставляли делать контроль раненым и павшим. И мне это не нравилось, я безумно хотел избавиться от этой обязанности. Но тогда не нашлось никого другого, и мне пришлось кидать гранаты в кучу искалеченных на минном поле людей. Тогда это было схоже с «добиванием», которого я не выносил в бытность свою в «фирме». Прыгать на павшем противнике, колотить его башкой об асфальт – я был выше этого. И то, чем меня заставлял заниматься Диляров, мне претило.

Почему же сейчас я сам взял в руки оружие для осуществления той же неблагородной затеи? Я могу объяснить. Все просто. Тогда мы были окружены, нам следовало выстраивать отношения с немцами, как-то лавировать.

Теперь же, глядя на уверенные маневры Т-34-85, на отменно действовавших десантников-пехотинцев, я понимал, что все, совершенно все бесповоротно изменилось. Мы не были изгоями, не были кучкой доходяг, неведомо как попавших в какую-то страшную, извращенную реальность. Видя тяжелые бронированные машины, я понимал, что значат слова об обрывах связи, потерях поисковых партий и исчезновении из эфира целых городов. Это значило одно – грядет Освобождение.

Сейчас, уничтожая оккупантов, я лишь приближал момент окончательного триумфа. Не боролся безнадежно с системой, а целенаправленно сражался в рядах тех, кто всегда и во всем старался защитить мою спину. И создавшуюся систему ценностей, систему рабства и унижения моего народа на моей земле мы были в силах изменить. Теперь все зависело лишь от нас.

Перешагнув через толстяка, я двинулся к следующему гражданскому.