А вот второе впечатление об Америке, обретенное не сразу, но уже в поездках по городам и после сотен бесед с американцами:
«О вас не скажут мечтательно, чтобы слушатель терялся в догадках, — поэт, художник, философ. Американец определит точно:
— Этот человек стоит 1 230 000 долларов.
Этим сказано все: кто ваши знакомые, где вас принимают, куда вы едете летом, и т. д.
Путь, каким вы добыли ваши миллионы, безразличен в Америке. Все — бизнес, дело, — все, что растит доллар. Получил проценты с разошедшейся поэмы — бизнес, обокрал, не поймали — тоже».
Несмотря на то, что в основном лишь «левая» печать широко и шумно, с рекламным размахом оповещала обо всех появлениях Маяковского перед публикой, выступления «знаменитейшего поэта из большевистской Москвы» стали в США одним из самых примечательных событий, о чем будут долго помнить.
Еще открытие: «В Нью-Йорке 300 000 русских», — отметил Маяковский, определяя, кто его здесь будет слушать. И замелькали в американских газетах и журналах броские заголовки: «Владимир Маяковский выступит в ближайшую пятницу» (Фрайгайт. 1925. 8 августа); «Маяковский в Нью-Йорке! Владимир Маяковский! Бум, банг, бум!» (Нью-Йорк уорлд. 1925. 9 августа); «Динамический русский поэт находит Нью-Йорк отсталым городом; мы, на взгляд Маяковского, старомодны и неорганизованны» (
А далее — эмоциональные отчеты, в которых поэта высокопарно аттестуют: «титан русской литературы», «богатырь советской поэзии», «живой плакат СССРовского сегодня», «прост и велик, как и сама Россия». «Фрайгайт» под восторженным заголовком «Маяковский гипнотизирует более двух тысяч человек на своей лекции» пишет: «Как очарованные, сидели тысячи человек, собравшиеся в зале, и чутко прислушивались к каждому слову поэта. За два часа, что они с ним провели, перед ними открылся совершенно новый, светлый мир, построенный на месте старых представлений о литературе и искусстве».
14 сентября, в день второго выступления Маяковского, газета «Новый мир» рядом с заголовком и таким же крупным шрифтом напечатала: «Сегодня вечером все нью-йоркские маяки потухнут. Будет светить только один, но зато громадный СССРовский маяк — Владимир Владимирович Маяковский. Сходите посмотреть на него и послушать в Сентрал Опера Хауз. Просят пароходы к Маяковскому не приставать, так как мест мало, а желающих послушать много».
Маяковский, и сам изобретательный рекламщик, гораздый на выдумку, читал, дивился и радовался тому, что и здесь, вдали от родины, нашлись родственные талантливые души.
Вот адреса его последовавших далее поездок по США, отмечаемых прессой: Чикаго, Филадельфия, Детройт, Питтсбург, Кливленд… И все — на ура, все — в переполненных аудиториях.
На исходе десятой «американской» недели Маяковского газеты запестрели заголовками, отражавшими его итоговые впечатления. «Америка в воображении русского» — об этом поэт уже начал задумываться все чаще и высказывался, о чем читаем в его речах, статьях и там же им написанных стихах:
«Что я привезу в СССР?» — так он назвал и одну из своих последних встреч с американцами. Это было его выступление 4 октября в Нью-Йорке, о котором газета писала, цитируя Маяковского: «Мы приезжаем сюда не учить, но учиться тому, что нужно, и так, как нужно для России. Но Америка в целом непригодна для Советского Союза как образец. Америка для СССР — лозунг устройства советской индустрии, но американизм, как уклад жизни, для Советского Союза неприемлем» (Новый мир. 1925. 8 октября).
Маяковский и в «американских» стихах подытожил свои впечатления:
Встреча с невенчанной женой
Маяковскому, хоть и не без труда, удалось выкроить время для того, чтобы по свежим впечатлениям, там же, за океаном, написать книгу-отчет «Мое открытие Америки» о своем трехмесячном пребывании в США. Она тогда же, в конце 1925-го, была издана в Нью-Йорке с рисунками Давида Бурлюка. Пролистав ее до конца, лишь об одном эпизоде, правда, очень-очень личном, мы не найдем в ней рассказа. Об этом же ни слова и в ряде других изданий, целиком посвященных самой интимной сфере жизни поэта, расписывающих в подробностях тех, кого Маяковский любил, кем увлекался, кому изъяснялся в пылких чувствах и посвящал стихи. Но среди них только одна-единственная оказалась по необъяснимой причине даже не названной, хотя именно с нею Маяковский чуть было не создал семью, такую, какая виделась ему в мечтаниях.
Этот сокровенный эпизод судьбы поэта оставался более шестидесяти лет тайным для всех, за пределами многих книг, в том числе лучшей его биографии (ЖЗЛовской) Ал. Михайлова. Раскроем, о ком и о чем речь: в 1925 году Давид Бурлюк познакомил Маяковского с Элли Джонс (Елизаветой Петровной Зиберт; 1904–1984), и вспыхнуло у обоих чувство, переросшее в невенчанное супружество, которое могло (высказанному предположению доказательств не найдено) привести его даже к решению остаться с нею там, в среде эмигрантов.
Россиянка Елизавета Петровна, ставшая американкой Элли, родилась в семье немцев-колонистов Поволжья. Ее отца Петра (Питера) Зиберта расстреляли большевики. За что? Он, оказывается, посмел на свои кровно заработанные деньги построить для сельчан больницу, школу, две мельницы. Ясное дело, что дочь «врага народа» решилась на очень рискованное: при первой же возможности бежать из страны. Она без долгих раздумий ответила согласием выйти замуж за англичанина, приехавшего в составе делегации для оказания помощи голодающим Поволжья. В 1923 году, будучи еще в Москве, Элли попала на одно из выступлений Маяковского. Поэт произвел на нее впечатление незабываемое. Супруги Зиберт жили то в Англии, то в США. Однако брак их оказался неудавшимся и вскоре распался. Однажды Элли появилась в числе гостей у Давида Бурлюка в Кэмпиндайге, что в окрестностях Нью-Йорка. Там же был и Маяковский. Как и Бурлюк, он тогда карандашом набросал портрет приглянувшейся ему красавицы, еще не зная, что пылко увлечется ею.
А в следующем году, 16 июня 1926-го, в Нью-Йорке родилась дочь Маяковского Елена (Хелен Патриция Джонс, в замужестве Томпсон; умерла в 2016-м). Потом она стала профессором, читала лекции в американских университетах по психологии семейных отношений. В 1951-м родила внука Маяковского — Роджера Томпсона. В 1993-м, к 100-летию отца, Елена Владимировна издала в Нью-Йорке свою мемуарную книгу Mayakoyski in Manhatten: A Love Story («Маяковский на Манхеттене: История любви»), раскрывшую одну из долго скрываемых тайн личной жизни поэта, которую и позже не сочли нужным заметить, принять во внимание литературоведы и биографы. Даже Бурлюк до конца своих дней (он умер в 1967-м) хранил эту тайну друга, скрывая ее от всех, в том числе от Лили Брик (она однажды попыталась отыскать в США дочь Маяковского, с которою в это время, не таясь, водило дружбу все семейство Бурлюков).
Еще один важный эпизод, также остававшийся скрываемым, незамечаемым: дочь Маяковского осуществила рискованную затею — привезла прах матери в СССР и закопала урну у могилы отца на Новодевичьем кладбище.