«Маяковский идет — и по новым кварталам Москвы, и по старому Парижу, по всей нашей планете идет с „заготовками“ — не новых рифм, а новых дум и чувств…» — писал Илья Эренбург. За свою жизнь Владимир Маяковский проехал сто пятьдесят тысяч километров, девять раз выезжал за рубеж. Побывал в Польше, Чехословакии, Германии, Франции, Испании, Кубе, Мексике, США. И каждый раз он привозил из своих путешествий новые стихи, очерки, рисунки. Оттуда же летели то радостные, то тревожные письма поэта Лиле Брик — ей первой спешил он рассказать о пребывании за границей.
Знакомство с культурой других стран, общение с коренными жителями и эмигрантами, богатые впечатления от увиденного стали основой его прозы, написанной в том же маршевом, барабанном ритме, который так хорошо знаком по его стихам и который ярко выделяет голос Маяковского среди всех остальных голосов.
ver 1.1 — создание fb2 из epub, скрипты (Sergius).
Владимир Маяковский
По мостовой моей души
© Т. Ф. Прокопов, составление, предисловие, примечания, 2018
© РИА Новости
© ООО «Издательство АСТ», 2018
Маяковский в странах русского зарубежья
Странствия одного из титанов литературы Серебряного века и советской эпохи Владимира Маяковского в зарубежье, в те места и центры, где расселились, рассеялись два миллиона наших сограждан, вынесенных на чужбину ураганами революций, сыграли в его творческой судьбе роль приметную. Общение с изгнанниками, знакомство с тем, как живут народы других стран, не могли не отразиться на его, казалось бы, незыблемых, неколебимых, сформировавшихся раз и навсегда мировоззренческих устоях. Об этом свидетельствуют и тексты, собранные в настоящей книге.
Маяковскому власти впервые (в основном стараниями наркома Луначарского, дружески к нему относившегося) дозволили выехать за границу в 1922 году (в мае — в Латвию, в октябре — в Германию, где он пробыл почти месяц, а завершил путешествие семидневным гостеванием во Франции). Это был тот самый 1922-й, который открыл в истории нашей культуры ее очередную скорбную страницу, черно окрашенную массовыми депортациями из большевистской России неусмиренной интеллигенции.
Впервые оказавшись в городе своей давней мечты — в Париже, поэт не сдержал восторга: «Я выхожу на Place de la Concorde!» Он тогда еще и помыслить не мог о том, как больно, как растревоженно ударил по сердцам изгнанников тот смысл, который им вкладывался в восклицание. Для них парижская площадь Согласия не стала той, какой привиделась поэту, — символом примирения, знаком согласия апатридов с теми, кто лишил их Родины.
В дальнейшем Маяковский ежегодно, и не по одному разу, пересекал недружественную (увы, такую же, как и теперь) границу с Западом. Из них шесть многодневных выездов он совершил в Германию и столько же во Францию (напомним: это были страны, наряду с Польшей приютившие у себя наибольшие потоки беженцев из России). А самым длительным (четырехмесячным!) оказалось его путешествие по Мексике и Соединенным Штатам Америки. Напоминая об этом, приходится с сожалением отмечать, что среди сотен мемуарных, биографических и иных свидетельств о Маяковском его ежегодные поездки в зарубежье остаются белым, скудно освещаемым пятном.
Как провожали
Уезжал Маяковский в свой первый вояж, радостно одержимый ожиданием встреч и впечатлений, а вслед ему неслось улюлюканье газет во главе с «Правдой». Центральный орган большевиков еще 8 сентября 1921 года открыл кампанию вовсе не литературного свойства, а политического освистывания поэта статьей заведующего партийным Агитпропом Л. Сосновского «Довольно „маяковщины“».
«Видели ли вы на Тверской, —
Гг. футуристам. Ибо они получают за них фантастические гонорары. Раз-два кистью — и готова картина. По такому-то параграфу заплатить художнику с дюйма…
Прибавлена к нелепому рисунку пара нелепых строк якобы стихов…
Заразилась и провинция. Нашлись и там ловкачи, подражатели Маяковского, великовозрастные остолопы, не умеющие рисовать и не желающие этому делу учиться, но желающие „жрррать“ по самому высокому тарифу…»
А страна читала, разглядывала и дивилась совсем непривычным: рифмованным, да с картинками, рекламным смешным зазываньям, которые тотчас будут тысячеусто повторены и Москвой, и повсеместно: «Нигде кроме, как в Моссельпроме», «Нет места сомненью и думе: всё для женщины только в ГУМе»; «Лучших сосок не было и нет. Готов сосать до старых лет»…