— Но кое-что я все-таки узнал, — продолжал Элдред, — а именно уровень служебных полномочий шпиона. Не слишком низкий, раз он вообще узнал об операции, но и не слишком высокий, иначе он бы сумел подставить вместо себя кого-нибудь невиновного. Значит, не рядовой и не старший офицер, скорее всего, младший офицер или, в крайнем случае, капрал. Теперь круг подозреваемых изменился — раньше я полагал, что это кто-то из военных — и сузился. Но вывести агента на чистую воду было по-прежнему сложно, поскольку жертва оказалась одним из охотников; как бы я ни сокращал число людей, занимающихся его поимкой, оставалась вероятность, что он окажется в их числе. Наконец я отобрал небольшую команду из лучших людей Тайной Стражи, рассудив, что если мы опять ничего не добьемся, значит, предателя надо искать внутри этой команды. В это время произошло второе покушение. Та шлюха, что была связной и подручной шпиона, вынуждена была спешно бежать; он остался без связи со своими хозяевами. Как вы знаете, после покушения были введены усиленные меря безопасности; гвардейцы Тайной Стражи следили друг за другом. Это не позволяло выявить шпиона, но лишало его возможности действовать. Я надеялся, что его нервы сдадут, и он выдаст себя неосторожным поступком. Но он, похоже, предпочитал вовсе сидеть без связи, только бы не рисковать. Тогда мы с моей специальной командой разыграли этот спектакль с разоблачением Тагильда. Со стены столкнули пленного королевского офицера; Тагильд скрывается в одном из замков и теперь вернется в строй. Шпион, естественно, пребывал в растерянности: он ничего не знал о втором агенте; с другой стороны, возможно, ему просто не полагалось об этом знать. Действительно ли Тагильд тоже работал на короля или мы прикончили его по ошибке — вот что его интересовало. Однако вскоре он понял, что это не важно — мы радуемся раскрытию агента и вроде бы прекратили охоту. Я очень надеялся, что он попытается связаться со своими хозяевами перед Ральденской битвой. К этому времени моей спецкоманде путем выборочной слежки и тайных обысков удалось не то чтобы гарантированно, но с большой вероятностью еще сузить круг подозреваемых; я надеялся, что мы сцапаем его с поличным. Однако этому мерзавцу хватило хитрости не высовываться; впрочем, по своим служебным обязанностям он не имел доступа к штабным документам и не располагал ценной военной информацией. Однако он не мог оставаться без связи вечно; я рассудил, что, если он не пытается завербовать кого-либо изнутри — а после истории о Тагильде он должен был особенно бояться подобных попыток — то связной должен прибыть к нему снаружи. Мы установили слежку за крестьянами, привозящими продовольствие для армии; сделать это было нетрудно, ибо их повозки могут попасть в лагерь только одним путем. Парочка из этих поставщиков показалась моим людям подозрительной — они на короткое время затерялись в толпе солдат. Едва они отъехали от лагеря, их схватили. Один оказался чист: в гвардии служит его брат, он виделся с ним. У второго при обыске нашли послание от шпиона. Это было вчера вечером. Надо сказать, связной довольно долго терпел пытки, но в конце концов сознался и указал на главного шпиона. Это оказался лейтенант Тайной Стражи Ринд. Когда гвардейцы ворвались к нему — это было в час пополуночи — он даже не успел дотянуться до меча. Но, черт побери… Когда ему связали руки, он попросил разрешения помолиться. Эти благочестивые идиоты, видя, что он раздет, связан и безоружен, разрешили. Он поднес к губам свою ладанку и через несколько секунд был уже мертв. В ладанке был яд, тот самый, которым отравили Корра. Разумеется, проводившие арест солдаты уже получили по сорок плетей, но информация, которой, возможно, располагал Ринд, для нас потеряна.
Да… — произнес герцог после некоторой паузы, — эта идиотская религия постоянно сует мне палки в колеса. Чертовы попы… гм, «чертовы», почти каламбур… если бы удалось с ними договориться, но они не так глупы… Знаете, Риллен, когда в 567-м Каннел III, бывший в ту пору еще герцогом Торбарским, шел на Траллендерг, он не смог одолеть королевские войска. Они остановили его в Аллендере, почти за сотню миль от столицы. Однако духовенство было на стороне Каннела. Высшие церковные чины быстренько прибыли в Аллендер и провели процедуру коронации, а царствовавшего монарха объявили отлученным от церкви и низложенным. Этого оказалось достаточно, чтобы в решающей битве половина войска перешла на сторону Каннела.
— А вы не боитесь, ваша светлость, что вас могли бы свергнуть таким же способом?
— Нет; с тех пор влияние церкви несколько ослабло, но не за счет усиления королевской власти, а скорее за счет увеличения власти феодалов. А что делается теперь? Этот мерзавец Гродрэд совсем потерял голову от страха. Чтобы остановить меня, он готов полностью развалить государство на отдельные графства.
— Но нас пока еще не остановили.
— Да нет, Риллен, мы не можем двигаться вперед. У Гродрэда еще остается тридцать тысяч солдат, пусть плохих, но зато их много. У меня еще достаточно сил, чтобы их снова разбить, но не уничтожить. Мы подойдем к Траллендергу, имея десять-пятнадцать тысяч человек; у Гродрэда будет порядка двадцати, и они засядут за стенами. Траллендерг — лучшая крепость в Корринвальде, Риллен. Ее нелегко взять, даже имея перевес. Были шансы, что при моем приближении Гродрэда предадут собственные союзники, но теперь он их так задобрил, что этого не случится. Без толку сидеть в осаде, дожидаясь, пока на подмогу осажденным подойдут свежие силы, означает обречь себя на поражение. Черт побери, Риллен, я потерял в этом походе больше двадцати тысяч раттельберцев! Половину всего моего войска, это еще не считая союзников! А ведь те, что погибли, сражаясь за Гродрэда, тоже должны были стать моими подданными…
Было видно, что Элдред искренне сожалеет об этих жертвах, но винил ли он в них себя? Нет. Он говорил только о «мерзавце Гродрэде». Впрочем, другой на его месте и вовсе не стал бы жалеть о погибших за «правое дело».
Итак, герцог пребывал в скверном настроении, и основания для этого увеличивались с каждым днем. Кроме подтягивавшихся из тыла отрядов, состоявших по большей части из ранее примкнувших союзников, подкрепления почти не было. Наконец герцог, устав ждать, покинул Ральдены и продвинулся дальше на север, вторгшись еще на тридцать миль вглубь королевских земель. Армия заняла без боя большой, но плохо укрепленный город Дольмдерг; мы же
— герцог и его свита — расположились неподалеку в Даллионе — одном из замков, принадлежавших короне. Но занять королевский замок еще не означает занять королевский трон.
31
Стояли первые дни осени. Вот уже три недели не было активных боевых действий; стороны собирали силы для последней схватки. И, надо сказать, у Гродрэда это получалось успешнее. Права, которые он щедро раздавал дворянам, действовали эффективнее слов герцога о сильном и богатом государстве. В начале похода Элдред рассчитывал, что, по мере продвижения вперед, все больше феодалов будут спешить под знамена победителя; вышло же так, что даже невежественные рыцари поняли — а кто не понял, тем объяснили
— что речь идет не просто о замене одного короля другим, а о резкой смене всей государственной политики. Чем ближе был герцог к победе, тем сильнее корринвальдская знать опасалась за свои привилегии и тем с большей готовностью вставала на их защиту. Теперь, оглядываясь назад, я задаю себе вопрос, почему Элдред не предвидел такой поворот событий с самого начала. Рассчитывал на трусость и скудоумие своих врагов? Но разве он не знал, как сражается загнанная в угол крыса? Или просто не ждал, что Гродрэд, не желая потерять власть на поле боя, фактически отдаст ее феодалам своими указами, оказавшись — в столь далекой от конституций стране — в положении конституционного монарха, который царствует, но не правит? Скорее всего, именно так. И теперь разведка доносила о новых полках, подходящих к столице с севера; к нам же прибывали баронские отряды из нескольких десятков человек, а то и вовсе одинокие молодые дворяне из обедневших семей, искавшие способ любой ценой вырваться из нищеты и безвестности — это в то время, когда нам были необходимы сотни и тысячи! А порою бывало и так, что даже эти союзники, прибыв в лагерь и убедившись, как медленно пополняется наша армия, через несколько дней тихо исчезали. Наконец подошел из тыла большой сводный полк; офицеры, спеша выполнить приказ герцога, гнали полк ускоренным маршем, и теперь вид у солдат был совершенно измотанный. Пот и пыль покрывали их лица; не слышно было ни песен, ни разговоров — только нестройный топот механически переставляемых ног. Герцог, наблюдавший это зрелище из седла любимого жеребца, молча развернулся и поехал обратно в замок.
На следующий день его слуга оторвал меня от чтения любопытного манускрипта V века, записанного со слов путешественника, вернувшегося из Диких Земель. Разумеется, уже тот факт, что он вернулся, показывал, что он и не углублялся в них достаточно далеко; впрочем, не исключено, что «путешественник» никогда не пересекал южной границы и все его рассказы были плодом скучающего воображения — уж больно много там было драконов, упырей, чародеев, живущих в железных замках на хрустальных горах, псоглавых людей и тому подобной атрибутики. Впрочем, упоминания о «мерзких и кровожадных порождениях Сатаны» (мутантах) и дикарях-людоедах, видимо, заслуживали внимания. Итак, слуга Элдреда оторвал меня от пергамента и передал приглашение своего хозяина. С технической точки зрения не составляло труда провести в мою комнату «веревочный телеграф», дабы герцог мог передавать свои просьбы напрямую; но, когда я как-то предложил это, он решительно отверг мою идею: не пристало звать дворянина тем же способом, что и слугу.
— К тому же, Риллен, — усмехнулся он тогда, — надо же доставить моим слугам хоть какое-то занятие.
Теперь, однако, Элдред не был склонен к благодушной иронии. Он владел собой, однако видно было, как он разгневан.
— Они отказывают мне, Риллен, — сказал он, брезгливо указывая на ворох полуразвернутых свитков на столе. — Не у всех хватает смелости сказать это прямо, но сомнений быть не может: помощи от феодалов мы не дождемся. Вообразите себе, эти ублюдки даже имеют наглость воротить нос от моей победы над мятежниками! Они заявляют, что «кровь мужиков не делает чести рыцарскому мечу!» Они забывают, что, не будь моего меча, веревка мужиков сделала бы честь их рыцарским шеям!
Я улыбнулся — герцог никогда не лазил за словом в карман. Однако Элдред неверно понял мою улыбку. Он шагнул ко мне с таким выражением лица, что я невольно вжался в кресло.
— Черт возьми, я знаю, о чем вы думаете! Вы думаете, что человек, ведущий свою армию на столицу, такой же мятежник, как и Роррен! Черт побери, неужели вы не видите разницы между бандитом, одержимым идеей перевешать и ограбить всех, кто богаче его, и дворянином, желающим спасти страну от беззакония, распрей и мракобесия? Эти тупоголовые рыцари не понимают, что раздробленность и религиозная диктатура, на защиту которых они встали, еще ударят не раз и по ним, и по их потомкам!
Внезапно выражение его лица смягчилось.
— Ну вот, Риллен, теперь вы ждете от меня театрального монолога на тему «эта ничтожная страна недостойна такого короля, как я!» Глупости. Слабые причитают, а сильные действуют. Вопрос лишь в том, какие действия выбрать.