Мне нравилась учительница нашего первого класса миссис Йорк, и я, похоже, ей тоже нравилась, хотя мне и с трудом удавалось сидеть спокойно, когда она требовала тишины. В голове у меня всегда возникало множество вопросов, а за ними еще больше новых вопросов, но все же мне казалось, что я скорее забавляла, нежели раздражала ее, и я ее не боялась. В целом все ее поступки и решения имели смысл. Я ценила четкие правила и распорядок ее уроков. Если она поправляла меня, то делала это убедительно и даже заботливо, и для меня это много значило. Дети всегда чувствуют разницу между взрослыми, которые хотят навязать им свою волю, и теми взрослыми, которые помогают им развить свои способности. Она принадлежала ко второй категории.
Не было никаких признаков того, что миссис Йорк как-то недовольна мной. По крайней мере, я этого долго не замечала. Однажды, когда я вышла из школы, но еще не пришла домой, миссис Йорк позвонила моей матери. Я об этом не знала. Едва я переступила порог, как мать налетела на меня с кулаками, да так, что у моего рюкзака отстегнулись лямки и он упал на пол. Я запаниковала. Я побежала в гостиную рядом с кухней, схватила подушку с деревянной кушетки и попыталась защититься ею от очередной атаки.
— Что я сделала?
Я лихорадочно пыталась вспомнить, что я натворила и потом забыла. Спрятала ли я что-то? Или взяла без спросу? Разбила? Ничего не приходило на ум, но было трудно размышлять, пока мать лупила меня.
Потом она ненадолго остановилась, чтобы выкрикнуть, что ей позвонила моя учительница. Как выяснилось, миссис Йорк пожаловалась моей матери, что я сказала другой ученице что-то неуместное на сексуальную тему.
— Ты говорила про то, как один мужчина засунул кому-то руку в трусы! Где ты это видела? Где услышала?
Голова у меня кружилась, я в растерянности не могла вспомнить, когда я говорила кому-то нечто подобное.
— Ничего такого я не делала! — сказала я, убежденная в своей правоте. — Миссис Йорк солгала!
Да, учительница точно солгала, но я не понимала почему.
Мать недовольно фыркнула.
— С какой стати ей что-то выдумывать? Ты это говорила, я знаю.
Но я была уверена в своей правоте и всем нутром понимала, что говорю правду. Мама сказала, что я должна позвонить своей лучшей подруге — той ученице, с которой я якобы разговаривала на эту тему, — и извиниться за свое поведение.
— И чтобы это было в последний раз! Чтобы я больше не слышала, что ты разносишь всякое дерьмо по всей школе! Если тебя исключат, ты не останешься здесь!
Я поднялась в мамину спальню и позвонила по ее телефону подруге.
— Что ты мне сказала? — спросила она. — У тебя что, неприятности?
Я знала, что мама подслушивает наш разговор по второму телефону внизу, и не очень понимала, как объяснить ситуацию, поэтому просто повторяла, все еще всхлипывая:
— Извини за то, что я тебе сказала в школе сегодня. Больше этого не повторится.
Подруга, все еще в растерянности и замешательстве, ответила, что все в порядке и она ничего не помнит. Я услышала щелчок — моя мать повесила трубку. Я сказала подруге, что мы увидимся завтра, и тоже повесила трубку. Потом пошла к себе в спальню, села на кровать и посмотрела на дверь. «Сейчас она зайдет и скажет, что ей очень жаль. Зайдет и извинится», — думала я. Тем вечером я заснула одна в своей комнате и проснулась в жару.
На следующий день я выпрямила спину, войдя в школу, и прошла по коридору в наш класс. Положила свои вещи рядом с вещами одноклассников. Моя лучшая подруга пыталась встретиться со мной взглядом, но я избегала ее. Я не делала того, в чем меня обвиняли, но все равно стыдилась обвинения. Я слышала голос матери, описывающей меня как «больную», повторяющей мои якобы высказанные вслух грубости. Ее слова, ее тон больно ранили меня и как будто приклеились ко мне. Я полагала, что достаточно посмотреть на меня, чтобы убедиться в этом, поэтому мне не хотелось, чтобы на меня смотрели те, чье мнение для меня что-то значило. Я не была уверена, что миссис Йорк все еще входит в их число. Она солгала про меня.
Закончив заполнять лист проверки домашней работы — задание, которое я ненавидела, — я спокойно подошла к столу миссис Йорк и стояла, пока она не подняла голову, оторвавшись от бумаг, в которых что-то писала. В ее взгляде читалось удивление, что рассердило меня. Она позвонила мне домой и оговорила меня так, что мама разозлилась на меня и не разговаривала со мной весь вечер. Эта женщина не имела ни малейшего понятия, какой переполох она устроила в моем доме и чего мне это стоило. «Или ей все равно, — подумала я, ощущая, как с каждым вздохом во мне нарастает гнев. — Она не ожидала, что я к ней подойду».