— Не беспокойся, у меня есть деньги, — произнес Гай. — Нам с другом надо пожить несколько дней, пока решим свои дела.

— Хорошо, занимайте дальнюю комнату, — разрешали Цецилия. — Мерзавка, которая работала в ней, сбежала с варваром. Как только найду ей замену, сразу выгоню вас.

— И на том спасибо! — беззаботно ответил сын и, жестом пригласив меня следовать за ним, зашел в бордель.

В полутемной прихожей на длинной лавке сидели три невзрачные девицы лет пятнадцати-шестнадцати в туниках из тонкой, полупрозрачной, белой, льняной ткани, ниже сисек перехваченных красной лентой, завязанной на спине на бант. Все три в светло-русых париках и босые. Проституткам запрещено носить обувь. Полумрак скрывал их недостатки. Судя по простецким лицам, сбежали из деревни в город за красивой жизнью. Наверное, надеются подзаработать на покупку своей земли и вернуться. Здесь они в хороший день получают больше, чем в деревне за месяц. Только вот проституция — путь в одну сторону, редко кому удается выгрести против течения. Они слышали разговор сына с матерью, поняли, что мы не клиенты, поэтому продолжили болтать, не обращая на нас внимание. Обсуждали цены на зерно, которые полезли вверх из-за засухи на Аппенинском полуострове. Можно вывезти девушку из деревни, но нельзя вывезти деревню из девушки. Напротив их лавки были четыре входа в комнаты, завешенные прямоугольными отрезами темной плотной материи. Слева от проституток был вход в еще одно помещение с закрытой деревянной дверью, наверное, рабочий кабинет и спальня бандерши.

— А ну, встали, крошки! — шутливо гаркнул на них Гай Публий Минуций.

Девушки быстро поднялись, пряча за искусственными улыбками оторопь: всё-таки сын хозяйки, мало ли что?!

— Посмотрим, чем вы богаты, — произнес он и, по очереди оттянув у девушек ворот туники, заглянул и оценил сиськи. — Ты мне нравишься! — сказал он средней, шлепнув ее по заднице, после чего обратился ко мне: — Какую из оставшихся возьмешь? Я заплачу.

Я показал на крайнюю слева, которая, услышав про оплату, заулыбалась искренне.

— Сейчас мы положим вещи и вернемся, — сказал мой друг.

В этот момент в прихожую ввалилась Цецилия и заорала с порога:

— Ты чего тут раскомандовался?! Они на работе!

— Я их нанимаю, — сообщил сын и протянул ей сестерций: — Возьми и заткнись!

— Так бы сразу и сказал, — подобревшим тоном произнесла мать, спрятала серебряную монету в кожаный кошель, висевший под передником, и ушла на улицу ловить клиентов.

В дальней комнате — узкой прямоугольной коморке метра два с половиной на два, в которую свет попадал из полутемной прихожей — помешалась лишь кровать и табуретка с перевернутыми вверх дном тазиком и кувшином для подмывания.

— Не патрицианские вилла, конечно, но все равно лучше нашей камеры у Антидия, — сделал вывод Гай, швырнув свои вещи на кровать.

С ним трудно было не согласиться. Я положил свою ношу рядом с его, после чего мы пошли расслабляться.

Комната, в которой меня принимали, ничем не отличалась от соседней, разве что на выступе стены горел глиняный светильник, заправленный оливковым маслом. Проститутка встала на кровати в коленно-локтевую позу, рассчитанную не изголодавшегося солдата: подходи и властвуй! Подтянув к банту подол туники, оголила выпуклые ягодицы и промежность, выбритую и выкрашенную в красный цвет. В этой позе девушка была так похожа на краснозадую мартышку, что я с трудом сдержал смех. Почувствовав, что у меня пропало желание, обернулась и посмотрела испуганно. Наверное, боялась, что останется без заработка, а то и по морде схлопочет от клиента, а потом и от бандерши.

— Разденься и ляг на спину, — предложил я. — Или у вас так не принято?

— Как скажешь, но вообще-то не разрешено раздеваться, — покорно согласилась она, снимая парик, а потом развязав бант и стянув через голову тунику.

Кем не разрешено, законом или хозяйкой, она не уточнила. Волосы у девушки были, скорее всего, темно-каштановыми, но при тусклом свете казались черными. Тело с узкими плечами и выпирающими ключицами, ребрами и тазовыми костями. Складывалось впечатление, что какие-никакие запасы жира у нее были только в ягодицах.