Странная она какая-то. Я бы не вылезала отсюда, а она даже не показывается и не звонит…

Зато Барханов помогал. Он вообще оказался совсем другим, когда речь заходила о работе. У него включался особый режим, который я про себя назвала «ледяной акулой». Дня него не существовало ни преград, ни слова «нет». Те проблемы, которые казались мне непреодолимыми, он решал на раз два, и поддерживал меня в любых начинаниях.

Это было странно, но чертовски приятно. Когда ты что-то делаешь и при этом осознаешь, что за твоей стеной гора, которая прикроет от любого ветра. Это давало уверенность в собственных силах и помогало раскрываться крыльям за спиной.

Пусть агентство принадлежало не мне, но я всю душу в него вложила. Воплощала свои мечты, амбиции и получала ни с чем не сравнимое удовольствие. Жила им.

Даже мама и та удивлялась, глядя на меня:

— Ты светишься.

— Свечусь.

— Влюбилась что ли?

— Нет, — отмахиваюсь, — нашла работу своей мечты.

— А может, все-таки влюбилась? — как-то подозрительно прищурившись, докапывается она, — твой этот… Баранов

— Барханов, — прыснув со смеху, поправляю ее, — но твой вариант тоже очень даже ничего.

— Не важно, — отмахивается мама, — его стало много в твоей жизни.

— Никак не могу вытолкать.

— Зачем выталкивать?

— У нас с ним было много плохого

— А хорошего?

Я задумываюсь на секунду, вспоминая наши дни

— И хорошего не мало.

— Вот видишь, — резонно кивает мама, — а с Максом он как?

— Учится находить общий язык, — снова давлюсь смехом, вспоминая, как оставила их вдвоем и сбежала на встречу, а когда вернулась – обнаружила взмокшего Демида, возомнившего себя арабским скакуном.