— Да кто ж его знает?

По непробиваемой физиономии Барханова всегда сложно понять, что у него на душе. Радуется он или злиться. Хотя нет, когда злиться — видно.

— Как он узнал об этом?

Тут приходится прикусить язык. Не рассказывать же о Щеглове, его домогательствах и бешеных деньгах, которые мне теперь как-то надо возвращать. Она с ума сойдет, если узнает. Поэтому снова вру:

— Понятия не имею. Просто позвонил и сказал: я все знаю.

— С чего он тебя проверять-то надумал? — оборачивается, взгляд подозрительный. Уж она-то точно знает, на что я способна.

Приходится выбирать меньшее из двух зол. Про долги я ей сказать не могу, поэтому признаюсь в другом:

— Мам…мы с ним снова… — замолкаю, беспомощно разведя руками, — вот. Само как-то вышло.

— Ох, Лера, — она ставит кружку на подоконник, и устало трет виски, — что ж тебе не живется-то спокойно? Ты же в прошлый раз еле выкарабкалась, а теперь снова как бабочка на огонь. Сгоришь ведь.

— Знаешь, — произношу неуверенно и даже не верю в свои собственные слова, — мне кажется, он изменился.

Она скептично поднимает брови.

— Нет, ты не подумай, что я растаяла и готова защищать его с пеной у рта. Но мне кажется…по ощущениям…я не знаю, как сказать, но что-то в нем меняется.

— Было бы неплохо, — криво усмехнулась она, — я больше не хочу видеть свою дочь несчастной.

А я внезапно понимаю, что хочу чтобы у Макса был настоящий отец.