– Его сиятельство граф Александр Васильевич Суворов, полномочный посол из Санкт-Петербурга, собственной персоной!

Среди собравшихся прошелся шумок. У патриарха Теодосия даже ложка с пельменем застыла в руке, не достигнув заросшего густой бородой рта. Молчание повисло в воздухе. Внимание всех было приковано к входным дверям. Бояре ожидали появления чего-то невероятного: трехглавого дракона или еще какого-нибудь чуда-юда. Каково же было изумление гостей, когда в палату четким церемониальным шагом вошел невысокий, сухопарый человек с рано поседевшими волосами и подвижными чертами лица. Он поклонился присутствующим, затем опять же строевым шагом подошел во главу стола, где восседал на малом троне государь, поклонился ему низко, почти в самые ноги, и молвил:

– Сердечно рад лицезреть государя Сибирского царства и от имени…

Но в этом месте Великий Царь пере бил посла, потому что любое упоминание о самозванке сейчас Было неуместно.

– Нам тоже приятно видеть у нас в гостях героя Ландцкроны, Туртукая и Козлуджи, – приветствовал гостя наш повелитель, проявив при этом редкую осведомленность о боевых победах Суворова.

Мне пришлось пересесть поближе к своей семье, уступив место нежданному гостю, ибо государь возжелал за ужином пообщаться с генералом без церемоний.

– Это правда, – спросил Великий Царь, явно намекая на визит самого полководца, – что в России есть поговорка «Незваный гость хуже татарина»?

Надо отдать должное находчивости Суворова, он не стушевался перед заковыристым вопросом и ответил со сдержанной улыбкой на устах:

– Да, государь. Болтают темные люди всякое. Иные говорят даже, что незваный гость лучше татарина.

Царю шутка Суворова явно пришлась по душе, и он громко рассмеялся.

Муфтий Абдулла, единственный за столом не пивший вина и не евший свиного мяса, от такой фривольной беседы повелителя с басурманином сильно покраснел и отказал от еды вовсе.

Выпили за праздник. Суворов от водки наотрез отказался, а вино только пригубил. Государь же после долгого поста захмелел быстро и стал общаться с вражеским послом по-свойски, словно они были давнишними друзьями.

– Признайся, генерал, скоро ли вы подмену в Пугачеве распознали? – поинтересовался царь.

Александр Васильевич отложил куриную ножку на фарфоровую тарелку и ответил без всякого стеснения:

– На первом же допросе в Симбирске я понял, что он самозванец. Граф Панин пригрозил ему: «Как смел ты, вор, назваться государем?» – «Я не ворон, – ответил бунтовщик, словно недослышал. – Я вороненок. А ворон-то еще летает!». От других пленных я доподлинно узнал, что никакой это не тобольский царь, а простой донской казак Емельян Пугачев. По лихо вы нас провели. Я и впрямь надеялся взять в плен великого ордынского государя. По, видать, не судьба!

А затем упавшим голосом Суворов добавил:

– Пугачева скоро казнят четвертованием. Императрица уже подписала приговор. Казнь назначена на 10‑е число в Москве на болотной площади.

Государь нахмурился и молвил:

– Все ж дошел упрямый Емельян до Москвы. А с Салаватом и его отцом что будет?

– Их ждет такая же участь, государь, – потупив взор, произнес посол.