Книги

Opus 1

22
18
20
22
24
26
28
30

Она думала, Герберт станет возражать. В конце концов, она спала прошлой ночью, и следующая ванна планировалась лишь через три дня, и до сего момента вне целебного раствора Ева не засыпала ни разу. Но ей очень хотелось забыть всё то, что вспоминалось сегодня. Начать завтра с чистого листа. Наконец заснуть не в аналоге формалина, а в постели, по-человечески – с ним.

Возражать он не стал.

– Ты будешь жить, – сказали ей только. – Чего бы мне это ни стоило. Клянусь.

Перед тем как серебристый голос приказал ей спать, Ева ещё успела повернуть голову к тёмному окну. И впервые увидела, как в чистом керфианском небе блеклыми кругами светятся две луны: одна – голубоватая, которую Ева уже привыкла видеть в ясные ночи, другая – розовая, как тающая в воде кровь, восходящая на четверть месяца раз в сотню лет.

Год двух лун, в который суждено было свершиться семьсот тридцатому пророчеству Лоурэн, наконец в полной мере оправдывал своё название.

Ева не уловила момента, когда наутро ей отдали приказ проснуться.

Герберта рядом уже не было. Равно как и фонарика с летоцветом на столе. Зато там, слегка мерцая в полутьме, царившей вокруг из-за плотно сдвинутых штор, лежал пион.

Сев в постели – волшебные кристаллы в подсвечнике немедля вспыхнули при движении, – Ева взяла цветок в руки (может, и не пион, но очень на него похожий). Провела пальцами по лепесткам: десяткам бумажных полукружий, соединённых в грубоватую рукотворную копию соцветия.

Те отозвались на прикосновение малиновыми искрами, скользнувшими по кромке так же мимолётно, как радость в её глазах.

Она знала, что вместо простенького бумажного цветка Герберт мог сотворить иллюзию самого прекрасного букета. И знала, почему не сотворил.

Пусть он и не умел складывать оригами – с ножницами, клеем и крошечной щепоткой магии вышло ничуть не хуже.

Глава 24

Attacca[33]

Приём в честь дня наречения наследника удался. Танцы были в нужной степени изящны, подарки – оригинальны, тосты – сладкоречивы, угощение – разнообразно. И пусть все присутствующие в зале знали, что меньше всего приём нужен самому наследнику, это не мешало никому веселиться.

Её Величество танцевала лишь три танца. С братом и с обоими племянниками. Бо́льшую часть празднества она провела на троне, наблюдая за тем, что происходит у его подножия: парадные залы дворца строили в классических традициях, и королевское место золотилось на возвышении, к которому вели пять широких ступеней. Зал убрали красным и золотым – в цветах Тибелей; астры, алевшие на королевском гербе, кровавыми пятнами сияли на витражах под потолком, рдели в вазах на стенах, яркие, как перья малиновки, пахли горечью, осенью и травой. Ароматная духота пьянила, кружила головы – но не ей.

Даже самый зоркий наблюдатель не смог бы определить, как королева относится к тому, что видит. И только он вычислил бы то, что теоретически могло вызвать её неудовольствие: схему передвижения гостей, помимо обычных танцев ткавших некий свой танец вокруг Миракла Тибеля. Кучки людей сходились и расходились по белому квадрату залы, чтобы образовать новые компании для новой ничего не значащей беседы. Многим их перемещение показалось бы хаотичным, но на деле все эти светские па вытанцовывались вокруг движущегося центра, одного-единственного человека. Вовсе не именинника.

Айрес следила, как её племянник – другой племянник – говорит с теми, кто лоялен ей, и теми, чья лояльность была под сомнением. Ни с теми, ни с другими он не общался больше или меньше, чем требовал учтивый бальный разговор, избегавший каких-либо опасных тем, и политики в первую очередь. Танец сталкивал Миракла Тибеля с министрами и советниками, аристократами и дельцами, вскарабкавшимися на ту высоту, где тебе открывалась дорога даже в королевский дворец; до Айрес это было немыслимым, но после её восхождения на трон… К чему предрассудки? Да, она упразднила Большой Совет, чтобы не допустить низшие сословия к правлению (чернь не знала и не могла знать, как управлять страной, иначе Айрес не получила бы королевство в том плачевном состоянии, до которого его успешно довёл отец – заботами того самого Совета). Да, она не позволяла никому, и особенно народу, мешать ей вести свою страну тем курсом, который она считала нужным. Да, она вернула аристократии многие права, отобранные при её деде, – ибо аристократия веками держала власть в своих руках и куда лучше слуг знала, как с ней обращаться. Тот же давно упразднённый закон «О наказании прислуги»…

Ох, как кричали и брызгали слюной ограниченные поборники морали и человечности, когда Айрес дала ему вторую жизнь. Казалось бы, любой здравомыслящий человек поймёт: ценными слугами дорожат при жизни не меньше, чем в посмертии, и какой смысл судить аристократа за то, что он забил кнутом бесполезную ленивую горничную? Если виновный не круглый дурак, он и от закона, за редким исключением, успешно уйдёт кривыми дорожками денег и связей. Но нет, её – её, подумать только, – винят в узости мышления. Разве не она проявила к низшим сословиям щедрость не меньшую, чем к высшим? Разве не она презрела глупые условности, державшие её подданных в клетках своего положения, не дозволявшие достойным простолюдинам пробиться ко двору лишь потому, что Великий Садовод не дал им родиться в именитом роду? Разве она была жестока? Те, кого забирает Охрана, сами заслужили свою участь (хотя бы тем, что оказались достаточно глупы, чтобы позволить Охране прознать о своих мыслях и намерениях). Айрес могла бы уничтожать изменников семьями, кланами, родами, как в истории не раз делали до неё. Но она была милосердна – и всегда миловала детей, если те не разделяли взгляды отцов… Тех, кто переживал допрос, позволявший точно выяснить это, конечно.

Допрос был обязателен для всех, кроме тех, кого по некоторым причинам Айрес считала излишним ему подвергать. К примеру, своих племянников.

Королева откинулась назад, в бархатные объятия мягкой спинки трона (что ни говори, вчерашняя вылазка здорово её утомила – оставалось надеяться, что Уэрти понравится её второй, неофициальный подарок). Внизу под звуки музыки в изысканном веселье коротал вечер её народ. Даже возжелай гости поговорить о чём-то, не предполагавшем веселья, Охрана быстро бы это пресекла: Айрес позаботилась о том, чтобы ничто не испортило Уэрту праздник. Особенно его брат.