— Ты все равно будешь моей, психопатия! — злобно прошипел Шут.
— В задницу меня поцелуй, придурок, — нагло заявила Зарина, похлопав себя по бедру.
От этого Шут разъярился еще больше. Он одарил преграду парочкой ударов, от которых мерещилось, что орудуют молотом размером с хорошую микроволновку. Потом он зверем метнулся в глубины тумана. Зарина уже решила, что с шутовскими беседами на сегодня покончено, как вдруг заметила его в паре метров от своего убежища. Туман опасливо огибал его фигуру, отчего казалось, что Шут обзавелся собственным убежищем-куполом.
— Твой разум не спит, — тихо заметил он. Зарина перебралась к самому краю своего купола, чтобы слышать его. — Вот уже многие лета твое тело засыпает каждый день, но не разум. Тело отдыхает, но разум никогда не спит, никогда не получает отдыха.
Зарина промолчала, закусив губу. Она и без Шута знала, что происходит с ее организмом.
— Твое тело в норме, но разум, — Шут постучал длинным пальцем по виску, — вечно бодрствует. Твое сознание не видит снов, оно здесь, в плену этого места. А тут тебе не удастся заснуть.
— Пошел ты, — буркнула Зарина, сворачиваясь калачиком на мерзлой земле и прикрывая глаза. Внутренний туман застилал веки, но, как и говорил Шут, сна в этом холодном мире ей не светило. Он просто не шел к ней.
— Опусти преграду и приди ко мне, — позвал Шут. — Ты держишься каждую ночь, а что насчет твоего разума? Как ты существуешь вне пределов этого места?
Зарина безмолвствовала, игнорируя говорящего.
— Что чувствуешь ты днем? — продолжал Шут. — Как идут твои дела?
Девочка открыла глаза и глубоко вздохнула. Она спит, но не видит снов, и разум ее не знает, что такое отдых. Она чувствует тошнотворную сладость чужих эмоций, но не может отделаться от их привкуса. Она не умеет плакать, и горечь, которая обычно выходит вместе со слезами, остается внутри ее существа, накапливаясь, словно бездонная помойка. Так как ее дела?
— Спасибо, хорошо, — равнодушно откликнулась Зарина.
Шут хмыкнул, и девочка услышала, как зашелестела его одежда. Она приподняла голову, глядя, как он поворачивается к ней спиной. Шут ушел. Ушел в туман. Медленно, словно чего-то ожидая, словно прогуливающийся по темной аллее человек в вечерние часы затишья. Зарина не отводила взгляд, пока его окончательно не скрыл туман. Она снова осталась одна. Наедине с туманом. От тумана ее отделяла лишь невидимая преграда. Преграда, измазанная мутной слюной Шута.
— БОМБОЧКА!
Эни вздрогнула и по наитию метнулась в сторону. Рядом с ее ногами приземлился целлофановый пакет и взорвался, обдав ее ноги водой. Сверху донесся заливистый смех. Эни закатила глаза и поспешила скрыться в здании школы. У одного из зеркал на первом этаже стояла скамейка, куда и опустилась девушка, печально взглянув на цепочку мокрых следов, оставленных ею.
— Эни? — Рядом с девушкой присел Курт, встревожено поглядывая то на ее лицо, то на ее мокрые ноги. — Что случилось?
— Бомбежка времен мокрой войны, — невесело хмыкнула Эни, тряся ногами, будто надеясь, что так они быстрее высохнут.
— Простудишься так. — Курт взял ее за руку и потянул за собой. — Пошли в кабинет Совета. Будем тебя сушить.
Девушка нехотя поплелась за ним, чувствуя, как холод схватывает ступни.
— Кто это сделал? — спросил Курт. Его лицо оставалось бесстрастным, но Эни ощущала, как от него исходят волны злости.