— Возможно, ты не совсем понимаешь, но большинство участников… — на секунду Тирнан запнулся и чуть более сдавленным голосом торопливо внес изменение в ранее сказанное: — Точнее, абсолютно все участники стремятся выиграть ради самого выигрыша, то есть ради победы. Статус победителя — это гордость… тот же престиж.
Под пристальным взглядом Зарины на губах Курта выступили капельки пота. Плохо. Лимит исчерпан, голова гудит, остатки самообладания пропадают. А ведь умение держать себя в руках в любой ситуации Курт считал главным своим достоинством.
К вещему изумлению юноши, Зарина улыбнулась. Улыбка ее была доброй, искренней. Так улыбаются очень близкому человеку. И это по-настоящему пугало, потому что исходило от Эштель. Зарина не может улыбаться искренне. В Зарине вообще нет ничего искреннего. И это пугало еще больше.
Продолжая улыбаться, девочка обошла стол и наклонилась к опешившему Курту. Рыжие локоны коснулись его щеки, от едва различимого дыхания кожа покрылась мурашками. От Зарины пахло цитрусовыми, но как-то отдаленно и прохладно. Ощущение, будто пьешь горячий чай с лимоном на свежем морозном воздухе — аромат вторгается в обонятельное восприятие мягкими накатами, одновременно чувствуется лаймовый вкус на языке. Курт сглотнул. Слишком громко.
У своего уха Курт услышал какой-то тихий хруст, который постепенно сменялся еще более тихим шуршанием. Повернуть голову на звук Курт не решился. С этой же стороны к нему наклонилась Зарина. Ему не хотелось видеть ее лицо так близко от себя. Хруст продолжился, и юноша рискнул скосить глаза. Как он и ожидал, Эштель была близко. Слишком близко. На губах ее играла улыбка, уже другая, не та, с которой она к нему подходила. Смысла ее Курт не мог разгадать.
— Слышишь? — Зарина шепнула в самое ухо, легонько, незаметно, словно просто чуть-чуть подула. — Слышишь звук?
Разноцветные глаза Зарины в упор уставились на Курта. Слишком поздно. Теперь уже Курт не смог бы отвести от нее взор, даже если бы сильно захотел. На вопрос он, конечно, не ответил.
— Слышишь? Так хрустят деньги, а не престиж!
Зарина резко выпрямилась, и Курт подпрыгнул на стуле, когда она бухнула ладонью об его стол. На деревянной плоской поверхности осталась лежать денежная купюра. Ей-то и хрустела Зарина над ухом президента Совета.
Девочка молча отошла на середину кабинета и медленно похлопала себя по ключице, с выражением глядя в глаза Курта. Тирнан непонимающе смотрел в ответ. Лицо Зарины вновь озарила улыбка, уже третья за эти пять минут. Теперь эта была улыбка человека, который только что обдурил вас в карты, а вы все еще не врубились в ситуацию. Эштель вновь похлопала себя по ключице и улыбнулась шире.
Только тут Курт кое-что сообразил. По инерции он повторил движение Зарины, похлопав себя по нагрудному карману. Глядя на купюру, лежащую перед ним, он запустил пальцы внутрь кармана. Пусто. Так и есть. Зарина вытащила купюру из его нагрудного кармана, а он и не заметил. Она шуршала над его ухом его же денежной купюрой. Эгоистка. Эгоистка-карманница.
Вне себя Курт вскинулся и наткнулся лишь на пустоту кабинета. Зарина ушла. Сбежала, как тень. Дверь за ней закрылась бесшумно без привычного скрипа петель. Будто и не было в этот час посетителей в кабинете Совета.
А дверные петли молчали. Молчали с некой печалью. Молчали с тихой стыдливостью, словно и их только что так же беззастенчиво облапошили…
Глава 6 ПОКОЙНИКИ АПРИОРИ[6]
Ветер поднялся не на шутку. Он трепал голые ветви деревьев, словно ревнивая девица волосы своей соперницы. От одного дома к другому то и дело перелетал легкий мусор, состоящий из обрывок бумаги, погнутых стаканчиков из-под йогурта и шуршащих целлофановых пакетов. Небо собиралось разразиться ливнем, но все еще сдерживалось, будто плаксивая девчушка, раз и навсегда решившая избавиться от своей привычки рыдать по любому поводу.
Зарина не глядя увернулась от третьей по счету летающей листовки. Эта была оформлена красочней всего и взывала бороться с пьянством.
Эштель пребывала в крайнем раздражении. Своеволие президента Ученического Совета вывело ее из себя. Снова ею пытаются руководить, опять хотят взять под контроль. Она терпеть не могла этого.
В памяти вновь и вновь вспыхивали сцены из прошлого. Раз за разом они повторялись. Интеллектуально одаренная девочка в видении учителей воплощала собой золотую жилу. Кто не захочет получить премиальные за прекрасные итоговые результаты, которые теоретически демонстрируют успех учителя в его работе? Преподаватели в каждой школе давили на Зарину, уговаривая ее участвовать то в одной, то в другой олимпиаде или соревновании между школами. Отличные результаты, стопроцентные первые места и частые приятные денежные призы, которые затем получала школа. Преподаватели и директор имели бы идеального ученика, учителя получали бы премии за прекрасно переданные знания, школа вошла бы в пятерку, а может в тройку лучших в своем регионе, что обеспечивало бы ей приток новых учеников. Все довольны, все счастливы, кроме «идеального ученика». Идеальный ученик был в бешенстве! Зарина была в бешенстве. Корыстолюбивые твари. Сколько алчности она видела в этих многочисленных сменяющих друг друга глазах…
Зарина усмехнулась. Курт Тирнан был убедителен и в меру пакостен, пока воплощал в жизнь свой странноватый план. Но! В своих аргументах он был не прав лишь в одном: ее НИКОГДА не выгоняли из школ за отказ участвовать в бесполезных интеллектуальных мероприятиях. За такое не выгоняют из школ, права не имеют. Вытуривают по совершенно другим причинам. Например, когда ты в порыве ярости разносишь директорский кабинет, расшвыривая горшки с гортензиями в окна, и ломаешь ножки стульев, чтобы потом метнуть их в застекленные дверца шкафов… Как уже упоминалось ранее, Зарина была в бешенстве, и это происходило довольно часто.
Теперь о сделке. Смешной Барончик. Как ни странно, раздражение Зарины совершенно не относилось к заключенному между ними договору. Она злилась из-за воспоминаний, вновь переживая те чувства, что охватывали ее в те времена. Ну и еще чуть-чуть гнева добавляла нынешняя попытка заставить ее участвовать в какой-то очередной дурацкой олимпиаде. Никто ничего не спрашивал, ее имя просто куда-то там вписали. История, так сказать, повторялась, будто Зарина проживала жизнь в зажеванной пленке, которая снова и снова прокручивала один и тот же сюжет.