Непрерывный рост общественного разделения труда приводит к тому, что в селах, как мы уже видели, появляются и растут ремесленные и торговые центры («рядки») — местные рынки. Так, например, «рядок» Млево в конце XV в. насчитывал 225 лавок, а спустя 40–50 лет — уже 332 лавки. Так же быстро росло в конце XV и начале XVI в. торговое и ремесленное село Медна. Непрерывно растущий ремесленный, работный, торговый люд городов и «рядков», торговых сел и промыслов нуждался в сельскохозяйственных продуктах. В город везли свои продукты крестьянин и монастырь, боярин-вотчинник и дворянин-помещик. В Белоозере торгуют хлебом приезжие из Москвы, Твери, Новгорода и Вологды. Торгуют хлебом Кирилловский монастырь на Белоозере, посылающий своих крестьян летом на лодьях, а зимой на санях в разные города, торгуют крестьяне Троицкого монастыря, торгует хлебом, наконец, сам «государь всея Руси» Иван Васильевич. В свою очередь, север посылал во все концы Руси соль, северо-запад — лен, Волга — рыбу. Крупные города поглощают массу сельскохозяйственных продуктов.
Иосафат Барбаро, описывающий Москву в конце XV в., пишет: «Изобилие в хлебе и мясе так здесь велико, что говядину продают не на вес, а по глазомеру. За один марк вы можете получить четыре фунта мяса; семьдесят куриц стоят червонец, а гусь не более трех марок… Зимой привозят в Москву такое множество быков, свиней и других животных, совсем уже ободранных и замороженных, что за один раз можно купить до двухсот штук». Рынок в Белоозере был завален рыбой, мясом, птицей, дичью, продуктами молочного хозяйства, грибами, ягодами, льном и т. п.
Обилие сельскохозяйственных продуктов и их относительная дешевизна не могли не привлекать в город тех крестьян, которые у себя в деревне вели полуголодное существование и многие из них уходили в города кормиться «работой черною» или заниматься, если могли и умели, ремеслом.
Рост торговли хлебом и другими сельскохозяйственными продуктами не мог не оказать влияния на хозяйство феодалов. Хлеб становится товаром. Становится выгодным продавать хлеб, тем более что деньги нужны феодалу для того, чтобы купить «пороховое зелье» для «огненного боя», изделия искусных городских ремесленников, «заморские» изделия (всякие «блюда езднинские», «вина фряжские», «сукна венедицкие», «зерна гурмызские» и пр.), — свое вотчинное ремесло перестает удовлетворять. Деньги все больше и больше входят в обиход хозяйства феодала. Раньше во дворе князя, боярина было множество челяди, с хозяйственной точки зрения — бесполезных «тунеядцев». Теперь уже не было смысла кормить многочисленных холопов, наполняющих дворы и сени боярских хором. Выгоднее отпустить их на волю. Обувать и одевать челядь, кормить хлебом, который так бойко раскупают на рынке, — не в интересах феодалов. Они предпочитают труд крепостных крестьян и всякого рода «наймитов», сближающихся с кабальными людьми. И первыми стали избавляться от обузы-челяди с ее непроизводительным трудом монастыри. За ними пошли светские феодалы — князья, бояре. Появляются добровольные холопы — вольные работники, служащие «без крепости».
Поскольку торговля хлебом становится выгодной для феодала, растет собственная барская запашка. Так, где ее не было раньше и феодал довольствовался натуральным оброком, она возникает (Новгородский Софийский Дом в начале XVI в.).
Некоторые бояре, запершиеся в своих хоромах, изолировавшие свой дом и свое хозяйство от остального мира, жившие «по старине» и не желавшие ее «рушить», не умевшие перестроить свое хозяйство, не могли добыть деньги путем реорганизации своих вотчин, а так как деньги становились насущной потребностью, они попадали в неоплатную задолженность к ростовщикам — купцам и монастырям, «охудевали», разорялись, продавали «рухлядь» и «платьишки», стародедовские «доспехи», дорогую утварь. За счет их вотчин и богатств росли вотчины и богатства монастырей, таких, как, например, Троице-Сергиевский, Кирилло-Белозерский, священников, как протопоп Благовещенского собора Василий — кредитор десятка князей, и, наконец, купцов.
Другие бояре, и таких было немало, сумели перестроить свое хозяйство, как того требовали растущие товарно-денежные отношения, расширив барскую запашку, увеличив натуральный оброк, введя денежный.
Бурно растущий «служилый люд» — дворяне, испомещаемые на землю великим князем, настойчиво добивались расширения своих земель и укрепления своих прав на землю и на крестьян. Хотя в руках монастырей и бояр было ⅔ вспаханной земли, дворяне — помещики, новая, прогрессивная группировка господствующего класса феодалов, — требовали земель и земель. Дворянское поместное хозяйство было таким же крепостническим, как и вотчина, но феодальная вотчина — сколок удельной поры, своеобразный замкнутый мирок, олицетворяющий феодальную раздробленность, — противопоставляла себя централизованному управлению, тогда как поместье было связано с центральной властью, зависело от нее, олицетворяло новые порядки, тесную связь землевладельца — феодала — с «государем всея Руси».
Развитие товарно-денежных отношений побуждало феодалов к переводу крестьян на денежный оброк. Возникает денежная рента. Она не вытесняет ни натурального оброка, ни барщины — В.И. Ленин подчеркивает, что «отработочная система хозяйства безраздельно господствовала в нашем земледелии со времен "Русской Правды"»,[101] — но сам факт ее распространения свидетельствует о влиянии растущих товарно-денежных отношений на хозяйство феодалов.
Естественно, все эти изменения в феодальном хозяйстве не могли не отразиться на положении крестьянства.
Вовлечение феодального хозяйства в товарно-денежные отношения ухудшило положение сельского населения, усилило его эксплуатацию, его зависимость от землевладельца.
По-прежнему большинство зависимого сельского люда составляют крестьяне-старожильцы — основная масса сельских «тяглецов» в феодальном хозяйстве, рабочая сила и плательщики оброка. Старожильцы, как правило, — люди «искони вечные», «пошлые», которых «блюдут» и не отпускают и князья, и бояре, и монастыри. Среди старожильцев и «искони вечные» отцы, деды, прадеды которых сидели на одной и той же земле, и ставшие таковыми бывшие «новопорядчики», и порядившиеся в старожильцы. Все они в одинаковой степени зависимости и от землевладельца, и от князя и, как правило, еще пользуются правом перехода.
Но уже в середине XV в. вместе с развитием товарно-денежных отношений меняется положение старожильцев. Вместе с ликвидацией удельных княжеств исчезла возможность «перезываний» крестьян из княжества в княжество. Государственная власть сама приходит на помощь феодалам, помогая им закрепощать крестьян. Меняется положение и других категорий зависимого сельского люда.
С середины XV в. «серебро», т. е. деньги, взятые взаймы, начинает прикреплять серебреника к личности заимодавца. Такого рода зависимость становится все более и более прочной по мере роста спроса на рабочую силу, обусловленного развитием внутреннего рынка. В конце XV в. появляются кабальные холопы — разорившиеся свободные люди. Различного рода кабальные люди фактически все больше и больше сближаются с холопами, хотя формально «служилая кабала» устанавливает лишь «добровольное» подчинение закабаленного хозяину. Меняется положение и половников — зависимого сельского люда Псковской и Новгородской земель. Вторая половина XV в. характеризуется ростом половничества, что опять-таки было связано с развитием товарно-денежных отношений. Половниками становились или вольные люди, не имевшие ни земли, ни орудий труда, или обедневшие крестьяне. Половники обрабатывали своими лошадьми землю хозяев, платили половину урожая, как правило, не платили государственных податей, имели право по истечении срока уходить от хозяев. Но с середины XV в. наблюдается характерное явление — половники остаются у хозяев и по окончании срока договора, переписывая свои долги в новые порядные.
Растет число новопорядчиков — обедневших крестьян, которые не могли по-прежнему справляться с тяглом, не моги сами, без посторонней помощи восстановить свое разоренное хозяйство, но все же рассчитывали со временем стать на ноги.
Как мы видим, увеличение всех феодальных повинностей — результат обусловленного ростом общественного разделения труда развития товарно-денежных отношений — ломает «старину», изменяет привычные, старые взаимоотношения между крестьянином и феодалом в пользу последнего. Усиление феодальной эксплуатации вело к бегству крестьян, а это последнее грозило феодалам «запустением» их земель. И вот тут-то на сцену выступает государство русских феодалов, призванное держать в узде эксплуатируемое большинство — крестьянство.
Подготовленный Владимиром Гусевым и принятый в 1497 г. Судебник Ивана Васильевича устанавливал правило, по которому «…христианам отказыватися из волости в волость, из села в село, один срок в году, за неделю до Юрьева дня осеннего и неделю после Юрьева дня осеннего». Уходящий крестьянин должен был при этом уплатить «пожилое» в размере одного рубля в безлесных местностях и полтины в лесной полосе в том случае, если он прожил у хозяина не менее четырех лет. Проживший один год платил «четверть двора», два года — «полдвора», три года — «три четверти двора».
Судебник определял положение холопов и источники холопства. Источники холопства сужались. Холоп, бежавший из плена, становился свободным, городской ключник не превращался в холопа и т. д. Судебник 1497 г. был важным этапом в оформлении крепостного права на Руси. Государственная власть выполняла свою основную функцию по отношению к крестьянству, удовлетворив этим самым интересы феодалов.
Крестьянству стало жить еще трудней, еще хуже. Огромное большинство крестьянских поселений составляли небольшие деревушки в 3–4 двора, а то и меньше. Стихийные бедствия, голод, мор, чрезмерная эксплуатация крестьян, войны приводили к тому, что много деревень превращалось в «пустоши». Крестьяне жили в маленьких «курных избах», у которых не всегда были хозяйственные пристройки. «Волоковые» окна, затянутые пузырем, пропускали мало света, в некоторых избах даже такие окна отсутствовали и их заменяли узкие отверстия, и только лишь «лутчие» крестьяне, наиболее зажиточные, вставляли в окна слюду. Землю обрабатывали сохой, которую тащила по пашне крестьянская лошадка. Немного было у крестьянина и «живности» — скота и птицы. Крестьянство жило тяжело, кое-как сводя концы с концами. Малейшее бедствие разоряло крестьянина, заставляло его идти в кабалу.
Как мы уже видели, крестьяне отвечали на ухудшение своего положения усилением классовой борьбы. Волнения охватывали монастырских крестьян, поднималась «въстань» из-за «смердьей грамоты». В «Житиях» русских святых мы находим многочисленные указания на борьбу крестьян против своих эксплуататоров — монастырей. Монастыри несомненно сыграли большую роль в истории России, в частности в истории Русского Севера, как колонизационные базы, но монастыри были и духовными феодалами и их деятельность следует рассматривать прежде всего с этой точки зрения. Осваивал дремучие леса, «выдирая» и «расчищая» лес под пашню, русский крестьянин, но стоило только крестьянам расчистить лес, как тотчас же монастырь предъявлял свои права на участки с таким трудом добытой «орамой земли». Вот почему крестьянский люд так подозрительно относился к разного рода «старцам», поселявшимся вблизи их «росчистей». Немудрено, что «люди неблагодарные» из села Скорботова изгнали Антония Сийского, опасаясь, что «великий сей старец» завладеет их землями. Изгоняли крестьяне и основателя Юрьегорской пустыни Дамиана. Когда Дмитрий Прилуцкий ставил церковь на реке Леже, крестьяне села Авнега изгнали его, справедливо полагая, что «по мале же времени» «великий старец» «совладает нами и селы нашими». Изгнан был юрцовскими жителями и Стефан Махрицкий, который «мняху себе яко имать владети селом их и нивами». Крестьяне-рыбаки преследовали Кирилла Новозерского. Нередко захват крестьянских земель дорого обходился монастырским властям. Крестьяне села Кашина утопили основателя монастыря на реке Маркуше Агапита. Убиты были крестьянами Арсений Комельский и Симон Воломский. Крестьяне приходили «со оружием и дреколием» к стенам монастыря Данила Переяславльского, не давали монахам возделывать землю и заявляли монастырским властям: «почто на нашей земле построил еси монастырь? Или хощеши земьлями и селы нашими обладати?». В 1503 г. крестьяне Михалка Жук Насонов и Копос Федков Чернаков в ответ на притеснения со стороны монастыря сожгли монастырскую деревню Ильинскую «с житом и с животом».