– Вы хотите сказать: полета?

– Я сказал только то, что хотел сказать, – проворчал профессор. – Мистер Каттнер предложил мне заняться психообменом, но уже на межзвездных расстояниях. Самое трудное – доставить в иную солнечную систему приемную камеру…

– Тихо! – прервал его Омал.

Он понял, что уже некоторое время не слышит звуков перестрелки.

«Как там Артур, жив ли? – подумал Омал с тревогой. – И где, спрашивается, этот бродяга Бастер? Прячется, трус…»

Не придумав ничего более умного, он заколотил прикладом атомика в дверь рубки. Крикнул:

– Капитан! Мисс Брэкетт! Откройте! Это я, Мохо!

Щелкнул электронный замок, и стальная плита отъехала в сторону. В проеме показалась штурман. В руке у нее были листы бумаги, испещренные формулами. Надо думать, мисс Брэкетт считала новый курс.

– Что случилось, мистер Мохо? – спросила она будничным тоном.

Омал хотел было крикнуть: «Как что? Там мой друг, может быть, умирает! Кровь льется, а вы тут…», но серые глаза мисс Брэкетт излучали такой покой и сосредоточенность, что он лишь сказал:

– Пустите профессора в рубку, мисс Брэкетт, а я… в общем, мне нужно помочь другу.

– Добро пожаловать, профессор! – сказала штурман и посторонилась.

Нептунианин прокашлял что-то невнятное и перевалился через комингс. И уже из рубки сказал:

– Я рад, мистер Мохо, что вы вернулись в свое тело. Хотя и не понимаю, каким образом… без камеры, без матрицы… Вы знаете, а матрицу я потерял. Боялся, что вам больше никогда не стать собой…

– Это такая прозрачная штуковина с золотыми нитями внутри? – спросил Омал.

– Да… Ума ни приложу, куда она подевалась?

– Ее сожрал Оберон, – хохотнул бывший психотурист и яхтовладелец, и добавил: – Спасибо, мисс Брэкетт! До свидания!

Не оглядываясь, Омал ссыпался с лестницы и нырнул в затянутый дымом коридор. И тут же споткнулся о тело. Не помня себя от ужаса, наклонился, но сразу же разглядел мертвый оскал убитого меркурианца. Омал перешагнул через труп и снова споткнулся. И снова – о мертвую рептилию. Трупов в небольшом коридоре жилого отсека оказалось немало, попадались среди них и человеческие, но чаще всего – меркурианцев и марсиан. Завидев багровую клыкастую физиономию, Омал вздрагивал: ему мерещилось лицо Тарка Тарсаса.

Яхтовладелец заглянул в кают-компанию. Здесь царил жуткий разгром. В колонне-аквариуме зияла дыра, вода вытекла, засыпающие рыбы-протеи вяло шевелили хвостовыми плавниками и все еще пытались превратиться друг в друга. Музыкальный автомат дымился, что-то в нем перемкнуло, и он тоненьким голоском повторял одно и то же: «капитан жесток, как барс… капитан жесток, как барс… капитан…». Страхолюдный череп угрожающе накренился над роскошным белым диваном, где валялся еще один труп – бандита и притоносодержателя Петера Штарха. Протез, сжимавший металлическими пальцами атомный пистолет, был оплавлен таким дьявольским образом, что стал с атомиком одним бесполезным целым.

Омал выбрался из кают-компании, спустился в технические отсеки и побрел к стыковочному узлу. Наружный люк был открыт. Держа атомное ружье наизготовку, яхтовладелец переступил через комингс и оказался на борту барражира. В коридорах, похожих на ржавые газовые трубы большого диаметра, алели лампы аварийного освещения, искрили контакты, звонко капала вода. Омал живо припомнил свое краткое пребывание на борту этого, мягко говоря, неухоженного корабля. Стараясь ступать бесшумно, он двинулся дальше. Стояла нехорошая, почти могильная тишина, и голос капитана Саймака, раздавшийся из скрытого в переборке динамика, застал Омала врасплох. Он чуть было не пальнул из атомика в ни в чем не повинный громкоговоритель с перепугу.