— Но это же не влияет на качество текста.
— Не знаю. Просто…
— Что?
— Это уже начинает немного надоедать, когда кто-то опять обращается к своему первому лицу.
— Вот оно что.
— Какая-то компания ведет дневник: утром я встал и заглянул в холодильник. Дерьмово было. Сходил в магазин.
— Мм.
— Ценность таких записей чисто антропологическая. Этнографическая.
— А что если поход в магазин сопровождался аллюзиями? Эстетическая загадка?
— Что?
— Ах, ладно.
— Я просто не понимаю?
Я помотала головой:
— Здесь совершенно невозможно разговаривать.
Олле кивнул. Олле был молодой критик искусства, который между делом принялся критиковать и литературу и вообще шире осознавать культуру. С парой друзей он около семи завалился в «Куку», и ему очень хотелось поговорить о границах жизни, искусства и литературы, но диджей так громко запускал хиты 70-х, что всякие культурные разговоры при таком сопровождении были совершенно невозможны. Я смотрела на Олле. И думала: склонен ли он к авантюрам?
Во время этой песни Глории Гейнор я решила, что приглашу Олле танцевать. Молодой человек отказался: он якобы уже слишком много выпил пива, чтобы адекватно стоять на ногах. Я взглянула на его друзей, они тоже выглядели весьма спекшимися от культурного возлияния. Я отдавала себе отчет, что в такой компании для меня птенчика на сегодняшнюю ночь не найдется. Это были мужчины того, совсем не редкого типа, которые предпочитают в безопасности пить друг с другом, чем рисковать случайным сексом. Ну да, разумеется, подобные установки помогают избегать многих неприятностей, чего уж там скрывать. Я посмотрела в сторону Катарины, которая в ответ на мой взгляд ободряюще улыбнулась, сама в то же время рассеянно слушая откровения невесть откуда взявшегося типа в галстуке. В его словесных излияниях я различила слово «энергия».
Я снова поймала взгляд Олле и мотнула подбородком в сторону танцплощадки. Олле снова помотал головой и спорадически улыбнулся. Я улыбнулась в ответ и покачала головой, будто бы игриво, но на самом деле с серьезным укором. Снова взглянула на Катарину и типа с галстуком. Катарина увидела, как я инспектирую ее соседа, меланхолически ухмыльнулась и едва заметно покачала головой. Я и сама видела, что мужчина от питья стал вялым и мучнистым, словно спагетти, которые долго варили.
Сортируя взглядом танцующих, я потихоньку начинала впадать в отчаяние. Мне все сильнее хотелось с кем-нибудь переспать, но на танцпятачке не появлялось подходящих кандидатов. Или судьба накрыла мои глаза вуалью предвзятости и несправедливости? Заставила меня без всякого на то повода опасаться, что, если даже не самое страшное, то хотя бы крошечная хламидия или
Отчаяние стало просачиваться в душу и отразилось на лице. И я снова подумала о несуществующих публичных домах спермо-доноров. Представила осчастливленных женщин будущего. До меня донеслось, как тип в галстуке пытался декламировать Катарине: «И сказал Лембиту: страшен чело…» Он совсем запутался и держал полупустой пивной бокал под очень опасным углом.
И тогда появился ангел. На лестнице над головами танцующих я увидела его отсутствующий и вместе с тем ищущий взгляд. На нем была рубашка в светлую полоску с расстегнутыми верхними пуговицами. И «Куку» наполнился светом.