Во время Литургии игумен Никон не исповедовал, совершая это или до нее, или, если исповедующихся предполагалось большое число (например, в Великий пост), накануне вечером. Он говорил: «Человек должен молиться во время Литургии, а не стоять в очереди».

Если у исповедника на совести было что-то тяжелое или он не причащался много лет, то батюшка такого человека сразу к Причастию не допускал, благословляя ему сначала походить в течение какого-то времени на богослужения, а иногда откладывал Причастие до очередного поста. При этом он давал ему исполнять дома небольшое правило: определенное количество земных (больным — поясных) поклонов и молитв Иисусовых или мытаря.

Батюшка часто повторял, что самые страшные враги священства — это, с одной стороны, человекоугодие, стремление понравиться народу, с другой — властолюбие, желание командовать людьми, иметь духовных чад (послушных рабов). Это стремление превращает священника в достойного сожаления фарисея, отвергнутого Богом и вызывающего осуждение и насмешки у людей. Такой священник, ищущий славы от людей, находится в прелести. Об этом батюшка говорил всегда с особой горячностью.

Разрушающей веру и Церковь считал отец Никон практику исполнения так называемых треб, когда священнодействия совершаются скороговоркой, неразборчиво, как-нибудь. Лучше уж меньше прочитать, говорил он, но с благоговением, отчетливо, понятно, нежели так кощунствовать над словами молитв и словом Божиим. Но его требования такого чтения и пения при совершении Таинств крещения, брака, елеосвящения или молебна, панихиды и т. д., естественно, вызывали негодование у тех, кто считал, что главное — все вычитать, как положено. А понимают ли при этом люди и молятся ли они, это не имеет никакого значения. Помню, как псаломщица-монахиня, которая вечно спешила и читала молитвы небрежно, сливая фразы и слова, очень возмущалась на такие требования батюшки.

Отец Никон был очень строгим по отношению к себе (но не к другим). Вставал всегда не позже шести часов, ложился около двенадцати. В неслужебные дни до самого завтрака, который бывал где-то в одиннадцать часов, молился. Молился и днем, делая пятисотницу (триста молитв Иисусовых, сто — Божией Матери и по пятьдесят всем святым и Ангелу Хранителю), приглашая иногда к этому и домашних. Ел мало. Вино пил очень редко, немного, по каким-либо особым случаям и только сухое.

У него был дар непрестанной молитвы, который обнаружился случайно. Однажды он так угорел в бане, что потерял сознание. И когда его несли, то окружающие с удивлением услышали, как он, не приходя в себя, непрерывно произносил молитву Иисусову. Особенно поражены были этим прибывшие медработники «скорой помощи».

Он не позволял сделать для себя какую-либо услугу, принести что-либо, убрать и т. д. Считал, что без крайней нужды пользоваться трудом другого человека грешно. Он вменил себе в обязанность некоторые домашние и хозяйственные дела, например, в холодное время года загружал и вычищал котел, который топился углем и был очень неудобным для пользования, делал парники, высаживал в них огурцы, помидоры, копал огород, обрабатывал плодовые деревья и кустарники, пилил и колол дрова и т. д.

С трудом, поскольку был очень больным, кряхтя, но все делал сам. Четыре года, проведенные в лагере, чрезвычайно подорвали его здоровье. Более всего он страдал от болей в сердце, суставах рук, ног, пояснице. Но пока были силы, много трудился физически. Трудился до полного изнеможения, до пота, часто меняя белье.

Он вообще не выносил праздности и всегда чем-нибудь занимался. Посадил огромный сад в Вышнем Волочке, два сада в Козельске. В Гжатске — не только посадил большой сад, но и из своего питомника снабдил всех желающих в городе яблонями, вишнями, грушами, смородиной. А желающих было много, поскольку батюшка все раздавал бесплатно. Много пришлось ему проводить и строительно-ремонтных работ.

Вел себя батюшка чрезвычайно просто. С ним легко было разговаривать, несмотря на разницу в возрасте. Был рад, когда задавали вопросы по существу, особенно о духовной жизни. Не против был иногда и пофилософствовать, и побогословствовать. Но терпеть не мог пустых разговоров, воспоминаний, пересудов и т. п.

Часто, когда его младшие братья, племянники и близкие (лет на 30–40 моложе его) играли в городки, батюшка подходил к ним и быстро спасал отстающую команду. Никто из молодежи не мог превзойти его в меткости бросания палок. В несколько ударов он выручал отстающих. Приходилось удивляться, как его больные руки сохранили такую точность.

Был случай, когда в течение летних месяцев он чуть ли не ежедневно играл в шахматы с одним подростком. А затем вдруг не только перестал играть, но и назвал это бесовской игрой, отнимающей у человека драгоценное время. Потом мальчишка понял, что батюшка спас его в тот период от влияния улицы.

Батюшка очень любил лес, который был в пяти минутах ходьбы от дома. Ходил в любое время года. Летом за грибами с ним обычно собиралась целая команда, от мала до велика, поскольку в это время и к батюшке, и к его близким приезжали их братья, сестры, дети, внуки, племянники, знакомые. Было не только весело, но и полезно, поскольку на привале обычно начинались серьезные разговоры и давались ответы на многие вопросы.

Постоянным чтением игумена Никона были святоотеческие творения, отцы Добротолюбия, жития святых, проповеди, толкования Священного Писания, редко — учено-богословские и философские сочинения. Особенно тщательно и постоянно он перечитывал творения святителя Игнатия (Брянчанинова), которого в качестве истинного духовного отца настоятельно завещал изучать всем своим духовно близким людям. Его творения батюшка считал лучшим руководством в духовной жизни для нашего времени, более даже необходимым, чем труды древних Святых Отцов. Ибо древние, говорил он, преимущественно обращали свое слово к подвижникам, находящимся на высокой ступени духовного развития, до которых нам бесконечно далеко, а мы, не поняв этого и прочитав их советы, можем пойти совсем не туда. Святитель же Игнатий фактически переложил для нас древних Отцов с учетом того глубокого духовного обнищания, которым характеризуется наше время.

Вообще отец Никон много читал. Если ему в руки попадала интересная книга, то он не расставался с ней целый день, мог не спать и ночь, пока не прочитывал ее. Так, за одни сутки он прочитал «Старца Силуана» иеромонаха Софрония (Сахарова) и сделал ряд критических замечаний по поводу рассуждений в этой книге отца Софрония. Зная французский и немецкий языки, он иногда читал и иностранную литературу.

Он никогда не оставлял на будущее разрешение вопроса, возникшего при чтении Священного Писания. Сразу же брал имеющиеся у него толкования: святителя Иоанна Златоуста, блаженного Феофилакта, святителя Феофана (Говорова), архиепископа Никифора (Феотоки), архимандрита (потом епископа) Михаила (Лузина), протоиерея Василия Гречулевича, Александра Иванова. Толкование отдельных мест находил в творениях Святых Отцов, преимущественно аскетических, которые постоянно и тщательно изучал. Батюшка хорошо знал классическую литературу и древнегреческую, европейскую, русскую философию. Особенно ценил сочинения Ф. М. Достоевского, восхищаясь глубиной его анализа человеческой души. Говорил об отце Павле Флоренском, отце Сергии Булгакове, В. С. Соловьеве. Возмущался Н. А. Бердяевым. Хвалил А. С. Хомякова, И. В. Киреевского и вообще первых славянофилов.

По отношению к людям игумен Никон был различным. С некоторыми разговаривал спокойно, других утешал, а иных и обличал. Это видно и по его письмам. Вообще он не знал, что такое человекоугодие, и очень не любил людей льстивых, лукавых. Последним от него обычно доставалось. Он говорил, что льстит тот, кто сам жаждет получить похвалу, и самый отвратительный человек — лукавый. Очень боялся дешевой народной молвы. Говорил, что ничего не стоит стать «святым» и увлечь народ: достаточно начать толковать Апокалипсис, говорить о конце света и антихристе, проползти на четвереньках вокруг храма. Особенно легко этого добиться, начав раздавать просфоры, соборное масло, святую воду и другие святыни с «рецептом» их применения при различных болезнях и житейских нуждах. Народ всегда ищет чудотворцев, прозорливцев, утешителей в скорбях, целителей от болезней, пьянства, но очень редко — тех, кто помог бы ему избавиться от душевных страстей.

«Народ в своем подавляющем большинстве, — скорбел батюшка, — совершенно не знает христианства и ищет не пути спасения, не вечной жизни, а тех, кто бы помог ему что-то «сделать», чтобы сразу избавиться от той или иной скорби». Приходящим к нему с подобным настроением он говорил:

Некоторые после таких слов уходили недовольными, так как он не сказал, какую молитву читать, или перед какой иконой молебен с акафистом заказать, или что «сделать», чтобы коровка молочко давала и муж не пил, но строго говорил о необходимости примириться со всеми, перестать воду подливать в молоко, прекратить воровать, лгать, обманывать.