Марша уже начинала беситься в своей пластиковой корзинке: металась из угла в угол, дергала решетку.

Сол Гурски поставил корзинку (типа тех, в которых обычно перевозят кошек) на сетчатое покрытие посадочной площадки и вгляделся в красновато-бурый смог, высматривая приближающиеся аэролеты. Фотохромные молекулы, приращенные к его зрачкам, потемнели — над ТВМА занималась заря очередного жаркого, ослепительного, ядовитого дня. Марша завизжала.

— Заткнись, проклятая, — прошипел Сол Гурски. Пнул корзинку. Марша, что-то тараторя, просунула свои ручки сквозь решетку, пытаясь дотянуться до свободы.

— Слушай, ну чего ты хочешь от обезьянки, — упрекнула Сода Элена.

«От обезьянки». В том-то и беда. Обезьяны раздражали его самим фактом своего существования. Иногда просто доводили до белого каления. Мелкие твари, миниатюрные гомункулусы, выдающие себя за людей. Ловкие маленькие пальчики, мудрые крохотные глазки, выразительные лица с ладошку. Но за этими лицами, за этими неотличимо-человеческими пальцами скрываются тупые животные.

Сол знал, что его неприязнь к обезьянам абсолютно алогична. Но все равно с огромным удовольствием убил Маршу, распятую суперпластырем на снежно-белом лабораторном столе. Намылить, выбрить, вонзить иглу.

Конечно, тогда она еще не была Маршей. Просто особью вида резус. Безымянным орудием из плоти и крови. Экспериментом номер 625G.

Наверное, она развизжалась из-за смога. Надо было достать для нее очки, в каких пуделей выгуливают. Но Марша вмиг сорвала бы их с себя своими маленькими человечьими пальчиками. Она умная — у нее хватило соображения остаться дурой обезьянкой.

Элена стояла на коленях перед корзинкой, играя в «сороку-воровку» со стиснутыми кулачками, торчащими Из-за решетки.

— Смотри, еще укусит.

У него самого рука все еще ныла. Мокрая, дрожащая, в спастическом состоянии после резервуара, Марша все же достаточно владела своей моторикой, чтобы повернуть голову и прокусить Солу большой палец до кости. Макака-вампир: вурдалачья жажда крови. Мерзкая тварь. Он с удовольствием убил бы ее еще раз — не будь она бессмертной.

Все три существа на посадочной решетке подняли глаза к небу, когда сквозь завеси монотонного шума (от беспрестанно работающих двух миллионов автомобильных моторов) пробился рев двигателей аэролета. Он летел с юга, с той стороны долины, где на Гуверовском бульваре, прямо на линии тектонического разлома сама себя растила новая штаб-квартира корпорады. Он летел низко и быстро, опустив нос, воздев к небесам зад — точно огромный жук, чье дыхальце уловило пьянящий запах углеводорода. Окрестные пальмы закачались под воздушными струями из его турбин. Аэролет, перестроившись на вертикальный режим, опустился на посадочную площадку института. Сол Гурски и Элена Асадо закрыли руками свои уже защищенные от солнца глаза, спасаясь от взметенных в воздух листьев и пыли.

Марша носилась по своей пластмассовой клетке, вереща от ужаса.

— Доктор Гурски, — Солу показалось, что с этим конкретным корпорадистом он еще не встречался, но точно сказать было сложно — Адам Тесслер старался, чтобы его персональные ассистенты походили на клонов из его же нанопроцессора, — у меня не хватает слов, чтобы выразить восхищение мистера Тесслера вашей работой.

— Ты должна полететь со мной, — сказал Сол Элене. — Идея твоя. — И уже ассистенту: — Доктор Асадо должна полететь со мной.

Элена пригладила свои всклокоченные воздушными струями волосы:

— Нет, Сол, там мне не место. Это было твое дитя. Ты его выносил и родил. И потом, ты же знаешь, ненавижу общаться с «пиджаками».

Последнее предназначалось для улыбчивого ассистента — но тот уже вел Сола к распахнутой дверце.

Сол пристегнул ремни, и воздушный корабль, запустив турбины, накренился. Сол проводил глазами Элену — та, помахав рукой, побежала обратное зданию института. Крепко вцепившись в корзинку, ощутил что-то вроде удара под дых — аэролет перешел на горизонтальный режим. В корзинке, перепуганная до полусмерти, сама с собой толковала мертвая обезьянка.

— Что у вас с пальцем? — спросил корпорадист.