Скит имел ряд особенностей, отличавших его от монастырей других типов. Скитское всенощное бдение могло совершаться без священника, а инокам как отшельникам и пустынникам разрешалось причащать себя запасными Святыми Дарами. Преподобный Нил выписал это правило святителя Василия Великого в свой сборник и, вероятно, руководствовался им в то время, когда в его пустыни не было храма и священника. Существовал также особый чин самоисповеди, который позволял скитским инокам подготовиться к причастию. Поэтому настоятелем скита мог быть монах, не имевший иерейского сана[342].

Приходящим к нему инокам Нил Сорский предлагал жить по Писанию. Довольно часто ему приходилось слышать от своих современников, что в их времена уже невозможно последовать святым отцам. Преподобный отвечал: «Но, хоть и немощны мы, а сколько есть силы, надо уподобляться и подражать приснопамятным и блаженным отцам, хоть и равенства с ними нам достичь невозможно»[343]. Тех, кто не хотел жить по Писанию, старец отправлял из скита. «К таковым не я прихожу, желая начальствовать, — говорил преподобный, — но они, приходя ко мне, принуждают меня на это. Если же и пребывающие у нас не стараются соблюдать это и не послушают слова нашего, что я говорю им от святых Писаний, то я за это ответ дать не хочу — за их самочиние — и нет в том моей вины»[344]. Вслед за святым Иоанном Лествичником он считал, что лучше изгнать из монастыря, чем оставить творить свою волю. Тех же, кто был тверд в своих намерениях жить по Писанию, преподобный принимал с любовью.

Для своего скита старец Нил написал устав, который назвал «Преданием»[345]. Часть правил осталась за его рамками и сохранялась в устной традиции. Устав и обычай были такими.

Иноки жили по одному в своих кельях. Рано утром все жилища обходил скитский сторож. Если кто-то из монахов был болен, то сторож сообщал об этом настоятелю. Все свое время обитатели скита посвящали молитве и рукоделию. Они не работали на общих послушаниях, как иноки общежительных монастырей. В скиту трудились наемные люди, которым настоятель платил за работу. Пустынная обитель не владела деревнями и селами, населенными зависимыми крестьянами. Старец Нил предупреждал, как яда смертного, избегать приобретений, полученных от присвоения чужого труда. Мирским людям, работавшим по найму в скиту, он всегда давал больше, чем полагалось, и отпускал с миром. Старец учил братию, что при продаже своих изделий или покупке необходимого нельзя никого вводить в убыток: «…паче же самем тщету (убыток. — Е. Р.) приимати»[346].

Другим отличием Сорского скита от общежительного монастыря было отсутствие общей трапезы. Иноки сами готовили себе пищу в кельях и питались каждый отдельно. Возможно, как и в египетском Скиту, общие трапезы устраивались по большим праздникам (престольным или двунадесятым) либо в случае, если поступало большое пожертвование на монастырь. Понятно, что наличие собственной трапезы предполагало какой-то личный достаток и доход каждого монаха. Во всяком случае, первые насельники скита, скорее всего, были выходцами из состоятельных семейств, так как прокормиться рукоделием в условиях Русского Севера достаточно трудно. Известно, что в XVII веке сорские иноки переписывали на продажу книги, среди братии были иконописцы. Но подобные «заработки» не могли обеспечить стабильный доход.

Соблюдать скитский устав в условиях Русского Севера оказалось намного сложнее, нежели на Афоне, в Египте или Палестине. На Афоне огородничество и садоводство приносит хорошие урожаи, здесь много дикорастущих плодов и орехов. Да и мягкий теплый климат позволяет довольствоваться малым. В Египте подвижники съедали горсть фиников на закате солнца, и этого было достаточно для поддержания жизнедеятельности. Однако в Вологодском крае финики не растут, более полугода продолжается зима, а морозы достигают сорока градусов. Скорее всего, в монастыре имелся какой-то общий продуктовый запас, из которого нуждающиеся иноки могли получить помощь.

Вплоть до XIX века Нилова пустынь не имела пахотной земли, следовательно, — собственного хлеба. Удаленность от людских поселений лишала иноков поддержки мирских людей, хотя Нил не запрещал принимать немного милостыни от богомольцев. Возможно, первое время какая-то помощь поступала из Вологды, ведь ее наместником в 1489–1491 годах был Иван Гаврилович Заболоцкий, друг Андрея Майко. Через семь лет после преставления Нила Сорского скиту было выделено ежегодное государево жалованье — руга.

Такая жизнь на грани выживания полностью соответствовала главному принципу преподобного — принципу нестяжания. Отсутствие излишнего в монастыре дополнялось личным нестяжанием каждого инока. Самое необходимое, дешевое и простое — то, что везде можно было купить, полагалось иметь в монашеских кельях. Не только золота, серебра и имений подобает нам избегать, учил старец братию, но и всяких ненужных вещей. Это касается и одежды, и обуви, и устроения кельи, и посуды, и всяких других предметов. Монашеское нестяжание, по мнению Нила, заключается не только в том, чтобы не иметь излишнего, но и в том, чтобы беспристрастно относиться к своим вещам. Даже незначительная привязанность к ним делает душу несвободной. В подтверждение своих слов Нил приводил поучение Антония Великого. Наставляя учеников, Антоний брал в руки гвоздь и говорил: «Если кто из-за этого ссорится, огорчается или обиду держит, тот воистину уже погубил ум свой». Бесстрастное отношение к вещам, утверждали святые отцы, является необходимым условием победы в духовной борьбе, которую непрестанно ведет монах: когда бесы видят человека, который не смущается и не скорбит из-за потерянной вещи, то понимают, что такой человек только по земле ходит, но о земном уже не мыслит[347].

Монаху, говорил Нил Сорский, не стыдно ответить, что у него ничего нет. Милостыня иноческая — помочь брату словом во время нужды и утешить в скорби рассуждением духовным. «Аще ли странен кто придет, упокоити его елико по силе нашей и по сих, аще требует, дати ему благословение хлеба и отпущати его» — так звучит завет странноприимства старца Нила[348]. Он считал излишним иметь в скиту больницу или странноприимный дом. Благотворительность требует средств, а их поиск ввергает монахов в бурное море житейских попечений.

Правило личного нестяжания не распространялось на книги. Преподобный не возбранял монахам иметь книги, сам он постоянно переписывал жития и поучения святых и напоминал инокам о необходимости изучать Божественные писания. Неграмотных в Сорский скит, как уже говорилось, не принимали. Вероятно, это правило было установлено самим Нилом. Во всяком случае, оно не встречается в других уставах: его не содержат египетские патерики, палестинские и афонские уставы. Только в уставе Карейской кельи святого Саввы Сербского есть требование, чтобы братия всегда избирала себе грамотного игумена: «Такую заповедь даю игумену и вам, да не поставите (на игуменстве. — Е. Р.) человека, который служит ради телесного покоя или неграмотный, или торгует вином, но, да изберите того, кто хочет идти прискорбным путем, где узки врата; того, кто соблюдает тот устав, который я написал для этой Келии; того, кто любит Божественное Писание, будь он стар или млад, а такой найдется между вами»[349]. «Скитский устав», составленный для южнославянских скитов в XIV веке и послуживший руководством для старца Нила, включает келейное правило для неграмотных иноков. Однако в данном случае Нил ему не следовал.

В Сорской пустыни никого не постригали. Сюда принимали только тех, кто уже прошел монашескую выучку в общежительных монастырях. Монаху, желавшему жить в скиту, сначала рассказывали основные правила устава. Потом все вместе — настоятель, братия и пришедший инок — собирались в общей келье, где испытывали новичка, подходит ли он для безмолвия. Как проходило это знакомство, остается только догадываться. Известно, что в древних скитах также традиционно испытывалось смирение прибывшего. Какое-то время за ним наблюдали. «Не сладце же брату тому исперва будет. Не бо се от злобы творяще, но яко да познают терпение брата того», — читаем мы в «Повести о Нило-Сорском ските»[350]. Безмолвие требовало от монаха чистоты души и подлинного смирения. Сам Нил строго предупреждал: гордым не касаться безмолвия. И был прав. Некоторые иноки, дерзнувшие без должной духовной подготовки поселиться в Пустыни, лишались рассудка, — об этих трагических происшествиях рассказывают монастырские документы XVII века.

Правила скитской жизни, изложенные в «Предании» старца Нила, направлены на то, чтобы уберечь монахов от падений, влияния мира. В Сорский скит не принимали юных («голоусых и безбрадых») иноков, устав запрещал входить в монастырь женщинам и держать скот «женьска рода на послужение». В монастыре не дозволялось никому ничего делать по своей воле, а также покидать его без благословения настоятеля. Монах мог отлучиться из скита для своих нужд в непостные дни, то есть во вторник, четверг, субботу и воскресенье, Великим постом — только в субботу и воскресенье. Келья считалась скитской собственностью. Новые иноки, приходя в скит, получали келью со всем необходимым для жизни: иконами, книгами, посудой, «орудиями келейными». Если монах покидал обитель, то терял все права на келью и келейное имущество. Если даже возвращался, то не мог требовать назад ту же келью, это решалось по воле настоятеля.

«Предание» Нила Сорского ничего не говорит о монастырских наказаниях за проступки. Если кому из монахов случалось впасть в согрешение, он шел к настоятелю на исповедь. «И тако — аще в келии лучится согрешение, или вне где изшедшему — исповеданием исправити сиа»[351]. «Скороглаголивых» (пустых) бесед настоятель не любил. Но если брат нуждался в помощи, то старец всегда был готов ему помочь. Он имел особый дар духовного рассуждения. Если же монах упорствовал в своем самочинстве, то есть в своеволии, то изгонялся из обители. Раскаявшихся принимали обратно.

Жизнь в Пустыни была суровой: унылый пейзаж, изолированность от мира, постоянный недостаток пропитания, страшная сырость. Кельи строились на высоком подклете, однако и это мало помогало, их приходилось постоянно ремонтировать и перекладывать заново. Царь Иоанн Грозный, посетивший Нилову пустынь в 1565 году, был поражен тем, насколько «уныло и плачевно» это место. А дьяк Иван Плешков, описавший жизнь сорских иноков в XVII веке, заметил: «А елика им бе скорбь случается от уныния и человеческаго ради нивидения, сего словом сказати немощно есть или познати от плотская мудръствующих»[352].