– Это снова я. Понимаю, что вам непросто, но мне нужен ответ, – сказал я.

Они быстро перебросились взглядами, и девушка сказала.

– Сделайте все, что в ваших силах.

– Хорошо, тогда давайте его в операционную. Вам нужно подписать форму согласия; это формальность, что вы даете разрешение на операцию.

Она подписала бумаги. Я услышал, как дверь служебного входа хлопнула. Это значит, что Руфь приехала. Пара попрощалась с псом, зная, что это может быть последний раз, когда они видят его живым. До этого они даже просились находиться рядом с ним в операционной, но я не мог этого позволить. Санитарные нормы, безопасность для здоровья были теми причинами, по которым я отказал. Технически это абсолютно оправданно, но реальная причина была в том, что мне не хотелось, чтобы в операционной находились неподготовленные, потенциально склонные к истерике люди. Это будет создавать лишнее ненужное психологическое давление и, скорее всего, будет для хозяев невыносимым испытанием.

Как только они удалились, я уговорил Билла подняться на лапы, потом осторожно взял его на руки и понес готовить к операции. Руфь уже проверяла мои приготовления. Надо было срочно делать операцию; меня уже расстраивали задержки и заминки, так что я не мог тянуть ни минуты дольше. Мы положили его на стол; я ввел внутривенный катетер и сразу стал подавать лекарства в систему, ввел ему пропофол, который мы обычно используем для наркоза. Я вводил его медленно, миллилитр за миллилитром. Я не хотел переборщить с дозой. Голова Билла мягко склонилась набок, и он уперся подбородком в стол. Как только его глаза закрылись, а мышцы челюсти ослабли, Руфь обхватила ему голову и держала так, пока я засовывал зонд. У больших собак гортань обычно хорошо видна, можно легко интубировать без ларингоскопа, с маленькими животными сложно проделать эту операцию. Он немного покашлял, пока я просовывал зонд.

Как только трубка была на месте, я поправил манжету (небольшая надувная манжета, которая закрывает пространство вокруг входа трубки в гортань, чтобы туда не затекала жидкость, слюна или рвотные массы), мы подключили его к системе анестезии, он теперь дышал смесью из чистого кислорода и полуторапроцентного изофлурана – анестезирующего газа. В норме мы обычно даем животному полежать немного, прежде чем приступать к операции, но сейчас счет времени шел на секунды. Мы вместе с моей помощницей положили собаку удобно на спину. Руфь закончила брить шерсть ему на животе. Пока я следил за жизненными показателями, она тщательно почистила ему и без того уже безволосое брюхо. Потом ему надо было это место обработать хирургическим раствором, я тоже стал мыть руки и готовиться к операции. Сделав все, что необходимо, мы закатили его в операционную. Капельница была еще полной, но я ее остановил. В эти дни я не закачиваю много веществ животным с кровотечением; они разжижают кровь, повышают давление и только усиливают кровотечение. Время для агрессивных капельниц придет позже, после того как я справлюсь с самим кровотечением. Билл был подключен к оборудованию, Руфь мыла и готовила его к операции, я намыливался сам. Вдруг выражение на лице девушки сменилось на тревожное.

– Не слышу его сердца; он не дышит!

Я прекратил мытье. Она выглядела неуверенно.

– Боже, нет, он умер!

Так оно и было; мы просто не успели.

Я думал, наверное, секунд пять и сказал:

– Так, давай быстро режем, может, успеем поставить зажим на том месте, где кровотечение.

Билл не был достаточно простерилизован для операции, но технически он был уже мертв, потому я решил, что послеоперационная инфекция не будет такой уж большой проблемой. Я сделал большой разрез по центру брюха скальпелем рукой, на которой даже не было перчатки. Тут же из разреза в большом количестве полилась кровь. Я ничего не видел, но знал, где находится селезенка. Я пощупал вокруг и схватил ее рукой. Я буквально выудил селезенку через прорез в стенке брюшины; из селезенки обильно текла кровь, стало сразу очевидно, что на ней была огромная опухоль, – селезенка лопнула, что и стало причиной катастрофической потери крови у Билла. В обычной обстановке я бы действовал с большей осторожностью, но тут я просто взял большой зажим и одним широким жестом пережал все сосуды, что шли к селезенке, поставил зажим как можно ближе.

– Так, давай адреналин; я начну сердечно-легочную реанимацию. Запускай капельницу!

Теперь, когда определили источник кровопотери, надо было восполнить ему объем крови. Опущение головы вниз перераспределит кровоток так, что кровь пойдет в голову, сердце и легкие. Адреналин даст толчок сердцу, но мне надо было также работать руками. Бросив инструменты, стал массировать Биллу грудь. Он лежал на спине, и я не мог перевернуть его набок, иначе из его брюха все бы вывалилось на стол. Была лишь одна возможность: придется приложить грубую мужскую силу (извините, точнее, человеческую силу). Положив руки по обе стороны его грудной клетки, я начал интенсивно надавливать ему на ребра, настолько быстро, насколько мог. Прямо как в качалке на тренажере, только на волосатом. Я делал 30 толчков, Руфь потом запускала ему кислород. Между этим она слушала его сердце. И каждый раз смотрела на меня и качала головой. Мы так продолжали пару минут, с меня тек пот, и я весь был в собачьей шерсти. Вдруг Руфь посмотрела на меня и кинула головой.

– Слышу, слабо, но бьется, – она не могла сдержать улыбку в этот момент.

– Так, хорошо… уф, – пытался я выговорить все еще в одышке от интенсивной компрессии. – Так, давай чуть подождем, посмотрим, продолжай капать, по крайней мере еще 500 миллилитров. Пойду опять помоюсь и будем заканчивать.

Я ушел в предбанник и начал опять мыться, Руфь следила за состоянием Билла. Когда вернулся, она мне сообщила новости. Сердечный ритм нормальный и даже учащается с каждой минутой. Ритм был 150, но, учитывая обстоятельства, это было неплохо. Я перевязал сосуды, ведущие к селезенке, удалил ее и потом стал обследовать всю брюшную полость в поисках других опухолей (технически – неоплазий, новообразований). Ничего не нашел. Это был относительно хороший знак. Приблизительно у двух третей собак, у которых в животе кровотечение и при этом не было до этого никаких травм, обычно бывает гемангиосаркома. Это одна из самых распространенных опухолей селезенки собак – злокачественное образование, которое поражает кровеносные сосуды и быстро распространяется по всему организму. К тому моменту, когда она разрастается настолько, что рвется и вызывает катастрофическое кровотечение, обычно рак уже распространился по всему телу. Излечение вряд ли возможно, и животные обычно живут в среднем восемь недель после операции. Приблизительно 10 % больных собак после операции живут до года без дальнейшего вмешательства. Нужно помнить одно про статистику: хоть она и дает общее представление о возможных исходах, ее сложно применить непосредственно к отдельному пациенту, который у вас сейчас на руках. Билл может оказаться среди тех 10 %, а может, и нет…

Сегодня химиотерапия может значительно увеличить как продолжительность, так и качество жизни в среднем до восьми месяцев, и потом все время появляются новые методы лечения. Если Билл выживет, то мы могли бы направить его к ветеринару-онкологу, специалисту по раку, для дальнейшего лечения.