— А как они к ним попали?

— Я думаю, их им передал тот его собутыльник. Но отец у меня, знаете, в самом деле заботился о вверенных ему детях. Горой за них стоял. Те люди заставляли его отбирать для них подходящих, чтобы можно было безнаказанно их пользовать, но из-за этого он с удвоенной силой шел на то, чтобы оберечь и защитить остальных. Понимаю, сейчас речь уже ни о чем, но существовали фактически как бы два Дэниела Клэя — один хороший, другой плохой. Один насиловал свою дочь и сдавал для спасения своего доброго имени детишек, а другой сражался как лев ради сбережения остальных. Быть может, это единственное позволяло ему выжить и не сойти с ума. Удерживать обе части порознь, а про все дурное в себе говорить, что оно «от любви».

— А Джерри Лежер? Разве вы его не заподозрили после того, как застали тогда с Дженной?

— Я разглядела в нем то, что видела когда-то в отце, — сказала она. — Но что он причастен, я не знала, пока не пришла полиция и не рассказала, как он окончил жизнь. Он мне, пожалуй, ненавистнее всех. Ведь он насчет меня был в курсе. Знал, что со мной проделывал отец, и это во мне его как-то даже влекло, раззадоривало. — Ребекка передернула плечами. — Вроде как трахает меня, а заодно со мной и ту детку, которой я когда-то была.

Она сползла спиной по стенке и села, бессильно уронив лицо в ладони. Когда Ребекка заговорила снова, ее голос я едва различал.

Что же теперь будет? — сквозь слезы прошептала она. — У меня отнимут Дженну? Заберут меня в тюрьму?

— Ничего, — ответил я. — Ничего не будет.

Отведя ладони, она покрасневшими глазами смотрела на меня снизу вверх.

— Вы… Вы ничего не скажете полиции?

— Не скажу.

Разговор был исчерпан. Я ушел, оставив Ребекку сидеть в подвале у могилы, в которую она закопала своего отца. Сел в машину и уехал под влажный шелест волн, подобный сонму сулящих тихое утешение голосов. Это был последний раз, когда я слушал море в этом месте: больше я уже не возвращался сюда никогда.