В голосе у него слышались нотки, которые мне не понравились. Мальчишки за стеклом уже не было, а заменил его не взрослый и не ребенок, а какой-то ущербный, гадкий полубес.
— Да, — кивнул я.
— Ну так тогда вам лучше поторопиться, — выговорил он тоном язвительным, если не сказать издевательским.
— А что?
Улыбка опять возвратилась, а с ней тот зловещий отсвет враждебности.
— Потому что Фрэнк обещал их поубивать. Всем, говорит, бошки поотрываю, как только выйду.
И тут Энди Келлог, встав в полный рост, со всего маху шарахнулся о плексигласовый барьер прямо лицом. Нос у него тут же сломался, оставив на стекле кровяной мазок. Он грохнул мордой снова, отчего на лбу под волосами вскрылась рана. Вот он уже истошно вопил под навалившимися на него охранниками, в то время как Эйми Прайс растерянно взывала к нему по имени и умоляла охрану не делать ему больно. Зашлась трезвоном сигнализация; на помощь подоспела подмога, и вот уже Энди, брыкаясь и вопя, оказался окончательно подмят грудой тел, накликая на себя новую боль, что глушила память о старой.
Глава 18
На обратном пути в вестибюль сторожевой полковник тихо исходил паром. Там он нас на какое-то время оставил. Эйми села, и мы молча дожидались, когда Лонг вернется с новостями о состоянии Энди Келлога. Разговаривать о происшедшем в присутствии посторонних было затруднительно. Я смотрел на окружающих нас людей, погруженных в свою боль и в отчаяние тех, кого они пришли навестить. Разговаривали лишь немногие. В основном здесь были люди постарше, возможно отцы, братья, друзья. Некоторые из женщин привели с собой ребятишек, но и те держались тихо, подавленно. Они знали, что это за место, и оно их пугало. Если здесь бегать или даже громко разговаривать, то может все обернуться, как с папой: не отпустят отсюда домой, а чужой дядька отведет и закроет тебя в темноте на замок, как всегда и делают с плохими детьми. Запирают на замок, а у них гниют зубы, и они хлещутся лицами о заслон из плексигласа, чтоб поскорей наступило желанное беспамятство.
За стойкой вестибюля появился Лонг и жестом позвал нас к себе. Он сообщил, что у Энди серьезный перелом носа, что он лишился еще одного зуба, а также нахватал синяков, пока его уминали. Хотя в целом он все такой же, ни хуже, ни лучше. На лоб потребовалось пять швов, так что теперь он в изоляторе. К нему даже не применили «черемуху» — видимо, постеснялись присутствия за стеклом его адвоката. Сотрясения вроде как нет, но ночку его подержат под наблюдением, на всякий случай. Тем не менее он сейчас
— Он уже подобное вытворял, — поделился Джо. — Я сказал глаз с него не спускать.
Он украдкой глянул на Прайс (в знак того, что отчасти ее винит: кто, как не она, упросила его людей держаться поодаль).
— По-моему, ему здесь не место, — сказал я ему.
— Это судья решил, не я.
— Ну так, значит, решение было неправильным. Я знаю, ты слышал, что в нем говорилось. Бедняге и с самого-то начала ничего особо не светило, а местная публика лишила его и этого. «Супермакс» сводит его с ума все вернее и вернее, а судья не приговаривал его к постепенному помешательству. И нельзя держать этого человека под замком в месте, где нет никакой перспективы выхода, да еще и ожидать, что он здесь возьмется за ум. У Энди Келлога рассудка даже при поступлении оставалось негусто.
Лонгу хватило порядочности выглядеть растерянным.
— Мы делаем для него что можем.
— Этого недостаточно.
Я пилил Джо Лонга, хотя сам знал, что вины его здесь нет. Келлога осудили и посадили, и оспаривать это решение в компетенцию Лонга не входило.
— Ты думаешь, ему б сиделось лучше, будь у него под бочком тот кореш Меррик? — спросил Лонг с холодной усмешкой.