Длившаяся около трех десятилетий и стоившая обеим странам огромных материальных и политических издержек советско-китайская конфронтация ныне изрядно подзабыта. А между тем она, как отмечается в книге, не только помогла Мао полностью изолировать китайское общество от любого советского влияния, потенциально угрожавшего его власти, но и позволила ему приступить к постепенному «наведению мостов» в отношениях с Соединенными Штатами. Биографы китайского лидера весьма скептически отзываются о геополитических играх на китайском направлении, которые вели президент США Р. Никсон и его помощник по национальной безопасности и госсекретарь Г. Киссинджер. Соблазненная крайним антисоветизмом Пекина, американская администрация в начале 1970-х гг. была готова пойти на сближение с ним, закрыв глаза на все «эксцессы» маоистского режима. В книге содержится немало выразительных подробностей на этот счет. «Мы рассказываем вам о наших беседах с русскими, — доверительно говорил Киссинджер Мао Цзэдуну, — но мы не говорим русским о наших беседах с вами». По указанию Никсона китайской стороне было передано огромное количество разведывательной информации, касающейся СССР.
«Мы должны править миром!» — провозгласил Мао в узком кругу еще в 1950-х гг. Однако все попытки Пекина насадить маоистские режимы в ряде азиатских и африканских стран, предпринятые в 1960-х — начале 1970-х гг., оказались безуспешными. Проповедуемая им идеология, несмотря на успех у некоторых западных интеллектуалов, оказалась слишком узконациональной и не смогла превратить Китай в некую «третью силу» — лидера развивающегося мира, на равных соперничавшего как с СССР, так и с США. В конце жизни и сам Мао был вынужден признать, что его глобальные амбиции потерпели крах: если Китай и мог быть признан мировым лидером, то только по критерию бедности населения. Впрочем, самого председателя такое положение дел никогда не смущало. «Говорят, что бедность — это плохо, — заметил он однажды. — На самом деле бедность — это хорошо. Чем беднее народ, тем он революционнее». К моменту смерти Мао в 1976 г. годовой доход на душу населения в Китае был ниже, чем в нищем Сомали, а калорий потреблялось меньше, чем при власти Гоминьдана в 1930 г.
Кульминацией политической карьеры Мао Цзэдуна явилась «культурная революция» — беспрецедентная по своему размаху, жестокости, идеологической нетерпимости и числу погубленных жизней репрессивная кампания, призванная завершить строительство пирамиды тоталитарной власти. В эти годы достиг апогея и культ личности Великого кормчего. Китайцам промывали мозги, ежедневно внушая им: «Отец и мать близки вам, но ближе всех — председатель Мао». Юн Чжан и Джон Холлидей воссоздали впечатляющую картину китайского «большого террора»: якобы стихийных бесчинств хунвейбинов, ставших идеальным прикрытием для тщательно спланированных властями массовых политических репрессий и беспощадных расправ Мао Цзэдуна со своими противниками внутри КПК. В посвященных «культурной революции» главах они убедительно и подробно рассказывают о трагической судьбе человека номер два в КНР Лю Шаоци, о таинственном «деле» министра обороны Линь Бяо и заговоре его сына по прозвищу Тигр с целью убийства Мао. Откровением для многих станут и вскрытые авторами масштабы уничтожения в те годы китайского культурного наследия — миллионов книг, картин, предметов старины. В одном Пекине были снесены более двух третей исторических памятников. Публично подстрекая хунвейбинов «уничтожать старую культуру», Мао стремился к созданию примитивного, бездуховного общества, безропотно подчиняющегося его приказам. В десятилетие «культурной революции» занятия в большинстве школ и вузов были прекращены, старые учебники уничтожены, а многие учителя уволены или осуждены; нормальное образование для молодежи оказалось недоступным.
В последние годы жизни власть Мао, сраженного тяжелым недугом, заметно пошатнулась. В недрах созданного им режима сформировалась влиятельная оппозиция во главе с Дэн Сяопином, а смертельно больной председатель оказался не в силах этому помешать. Однако феноменальная бдительность и умение угадывать потенциальные опасности все же позволили ему умереть в своей постели. 9 сентября 1976 г. 82-летний Мао скончался.
Юн Чжан и Джон Холлидей оценивают число убитых и погибших от голода людей в ходе борьбы КПК за власть и последующих 27 лет правления Мао в астрономическую цифру 70 млн человек. Одна эта цифра является беспощадным приговором Мао Цзэдуну как государственному деятелю, а также созданной им идеологии маоизма — вульгаризированной и китаизированной версии марксизма. С тех пор Китай прошел огромный путь «демаоизации». Культ личности Великого кормчего отошел в прошлое, «культурная революция» официально и решительно осуждена, а современная политическая и экономическая ситуация в КНР разительно отличается от той, которая сложилась к 1976 г. Однако официальный Пекин по-прежнему придерживается положительных оценок жизни и деятельности Мао. Сохраняет силу формулировка, одобренная ЦК КПК по инициативе Дэн Сяопина в 1980 г.: в своей политике председатель был на 70 процентов прав и лишь на 30 процентов ошибался (что соответствует образному китайскому выражению «был скорее хорош, чем плох»).
В Пекине ясно отдают себе отчет в том, какое тяжелое наследие оставил покойный основатель КНР. Однако выход из положения здесь видят не в том, чтобы подвергнуть его разгромной, пусть даже и справедливой, критике (что могло бы подорвать легитимность власти КПК, неотъемлемой частью которой является миф о Мао). Вместо этого сочтено за благо придать деятельность Мао забвению. Характерно, что в экспериментальном школьном учебнике, поступившем в школы Шанхая к 1 сентября 2006 г., рассказ о всем социалистическом периоде уместился в одной короткой главе, а имя Мао упоминается лишь один раз — в параграфе, где описываются траурные мероприятия по случаю смерти главы государства. Так в системе образования события политической истории страны в XX в. уступают место национальным традициям, экономике и культуре. Компартия считает, что народу лучше смотреть в будущее, нежели спорить о прошлом. Что ж, наверное, это сугубо китайский подход к разрешению острых проблем. Неудивительно, что и книга «Неизвестный Мао» сегодня запрещена к продаже в КНР — чтобы не вызвать ненужного брожения умов.
В Европе и Соединенных Штатах биография Мао собрала немало восторженных откликов. Британская «Дейли мейл» относит ее к «тем немногим книгам, которым дано изменить взгляд на историю», а по мнению немецкой «Вельт», ее появление в Китае «было бы равносильно землетрясению». Однако слышны и голоса скептиков. Левые интеллектуалы смущены тем, что нарисованный авторами портрет явно противоречит их представлениям о покойном лидере КНР как о «романтике революции» и философе-идеалисте, занятом «поисками эгалитарного достоинства». В свою очередь, консервативные круги тоже находят этот образ «недостаточно сбалансированным»; ведь в деятельности Мао, по их мнению, были и «положительные моменты» — он, например, успешно противостоял Советскому Союзу в 1960-х — первой половине 1970-х гг., фактически являясь союзником Запада в холодной войне. Появление подобных разноречивых оценок вполне объяснимо — слишком многим привычным стереотипам, да и пресловутым правилам политкорректности бросают вызов биографы Мао. Бесспорно одно — это очень честная и очень захватывающая книга. Она читается на одном дыхании и не оставляет равнодушным никого из тех, кто ее однажды открыл.
А. Ю. Сидоров,
доцент кафедры международных отношений и внешней политики России МГИМО (Университета МИД РФ)
Часть первая
Безразличный сторонник
Глава 1
На пике перехода: от прошлого к настоящему
(1893–1911 гг.; возраст 1–17 лет)
Мао Цзэдун, на протяжении десятилетий имевший неограниченную власть над жизнью четверти мирового населения, несет ответственность более чем за 70 миллионов смертей в мирное время. И ни один другой диктатор XX столетия с ним в этом не сравнится.
Мао появился на свет 26 декабря 1893 года в крестьянской семье, в деревне Шаошань, провинция Хунань, в самом сердце Китая. Более пятисот лет жили в этой долине его предки.
Это был мир первозданной красоты. Хунань — область с умеренным, влажным климатом. Ее окутанные туманом холмы были заселены еще в эпоху неолита. В лесах росло более 300 видов деревьев, включая клен, камфорное дерево, метасеквойю и редкое дерево гинкго. Под сенью лесов скрывались тигры, леопарды и кабаны, что еще бродят по холмам (последний тигр был убит в 1957 году). Эти холмы, не пересекаемые дорогами и судоходными реками, надежно ограждали долину от внешнего мира. Даже в начале XX века весть о столь важном событии, как смерть императора, последовавшая в 1908 году, не нарушила покой долины, и Мао узнал об этом лишь два года спустя, когда покинул Шаошань.
Буддизм пришел сюда еще при династии Тан (618–906 гг. н. э.); тогда же там были возведены буддистские храмы, действовавшие и при юном Мао.
Деревня Шаошань невелика, ее размеры всего около 5 на 3,5 километра. 600 семей, живших в долине, выращивали рис, чай и бамбук, впрягали в ярмо буйволов, чтобы вспахать рисовые плантации. Вся жизнь состояла из этих древних занятий. Отец Мао, Ичан, родился в 1870 году. Когда мальчику исполнилось десять, его обручили с тринадцатилетней девочкой из деревни, расположенной в 10 километрах, за перевалом Отдыхающего Тигра, где, бывало, тигры нежились на солнце. В те годы такое расстояние между деревнями считалось огромным. Люди, проживающие в этих деревнях, говорили на разных диалектах, почти не понимая друг друга. Будучи маленькой девочкой, мать Мао не получила имени. Она была седьмой девочкой, родившейся в клане Вэнь и потому звалась просто — Седьмая Сестра Вэнь. Согласно древнему обычаю, ее ноги были особым образом изуродованы[1], чтобы их можно было назвать «трехдюймовыми золотыми лилиями», в те времена это считалось идеалом красоты.
Ее помолвка с Ичаном — отцом Мао происходила согласно ритуалам, освященным веками. Организовали помолвку родители детей, исходя из практических соображений: могила одного из дедушек девочки находилась в Шаошани, о ней нужно было заботиться, регулярно совершая положенные ритуалы, поэтому иметь там родственника было полезно. Седьмая Сестра Вэнь переехала в дом Мао после помолвки, а поженились они в 1885 году, когда ей исполнилось восемнадцать, а Ичану пятнадцать.