Пал Олегыч повернулся к Андрею.

— Что это за блажь со свадьбой? Ты собираешься это Кире сказать?

— Я не знаю.

— А что ты знаешь?!

— Папа, мы уже заявление подали. — Неловко замолчал, но продолжить всё же пришлось: — У нас роспись через неделю.

— Что? — Маргарита без сил опустилась на стул. — Ты с ума сошёл?

Андрей невесело усмехнулся, пожал плечами, потом вспомнил, что он должен излучать радость и нетерпение, чтобы не вызывать подозрений, и заставил себя расправить плечи и улыбнуться.

— Наверное. Но так ведь бывает, да? Я прав?

Родители переглянулись и промолчали.

Но с родителями говорить было всё-таки проще, чем с Кирой. Андрей не знал, чего ждать от матери, когда из родительского дома уезжал. Бросится она сразу звонить Кире или нет, и даже не знал, как будет лучше. Маргарита звонить не стала. И когда Жданов приехал к невесте, понял, что в этот день его жизнь, скорее всего, кончится. Даже если Кира не убьёт его и не отравит, она превратит его жизнь в ад. Она может многое, ославит его на весь город, и его брак с секретаршей — Катей Пушкарёвой! — будет обсуждать каждый человек в многомиллионном городе. Он станет посмешищем, Воропаева постарается. А то, что Кира ничего ему не сказала, только слушала и таращила на него глаза, лишь подтвердило самые худшие его опасения. После такого Кира никогда его не простит, она уже смотрит на него, как на предателя. Никогда до этого вечера он не видел столько презрения и возмущения в её глазах. В какой-то момент Андрей даже заинтересовался этим, наблюдал хоть и с настороженностью, но любопытством. Он столько лет думал, что же может заставить Воропаеву отказаться от него, даже хотел этого порой, уходил, надеясь, что наконец-то всё, он свободен. Но каждый раз Кира находила ему оправдания и прощала. Но отныне, он, кажется, свободен. От Киры, и отдан Кате. Ещё неизвестно, что хуже.

— Пошёл вон.

Андрей сидел в кресле, упираясь локтями в колени, потом лицо ладонями потёр.

— Кира, прости меня.

Она тяжело дышала, стояла, отвернувшись от него, и с трудом сдерживала рыдания. Слёзы и так текли по её щекам, Андрей видел их, и ему было стыдно, неудобно, жалко… Но почему-то не больно. Хотелось Киру пожалеть, обнять, и объяснить ей, что без него ей будет легче. Причём не нужно было бы подбирать слова, он знал, что сказать. Как оказалось, давно знал, и его это удивило. Ему было трудно разговаривать с Кирой, он чувствовал острую жалость, но не хотелось кричать от отчаяния, и убить за всё происходящее Пушкарёву. За то, что заставила Киру страдать.

Жданов потёр подбородок, увлечённый своими мыслями, даже от праведного негодования Киры отвлёкся, и вот за это, уже спустя минуту, почувствовал вину. Он ведь её бросает, а думает снова о себе.

— Убирайся, Жданов. Убирайся к своей… обезьянке ручной, и больше никогда… Слышишь?! Никогда не заговаривай со мной!

Он спорить не стал, поднялся, взглянул с сожалением, а когда вышел из квартиры, Кира, видимо, и опомнилась. Потому что через пару секунд дверь снова открылась, и ему вслед полетело что-то. Андрей обернулся, но Киру увидеть не успел, она снова скрылась в квартире, а на полу лежали его тапки, которые он носил у Киры в гостях.

Странно прозвучало — у Киры в гостях.

Катя же понятия не имела, каким судьбоносным стал вчерашним вечер — для неё, но главное, для Андрея. Пришла на работу утром, как ни в чём не бывало, увидела Жданова в баре, тот разговаривал с Малиновским, а когда она из лифта вышла, оба на неё уставились. От тяжёлых взглядов стало не по себе, Катя аккуратно повела плечами, коротко улыбнулась, направилась к двери в коридор, но Андрей её окликнул.

— Катя.