Сегодня день Атлантической хартии, девятый пункт которой говорит о военном разгроме стран-агрессоров. Впрочем, США еще вовсе не воюют, Британия еще не готова это сделать. СССР еще не присоединился к хартии. Все еще впереди.
21-й Кингисеппский УР готовится к боям с перевернутым фронтом. Ни при проектировании его, ни при мобилизационном усилении никто на это не рассчитывал, и все укрепления строились для отражения удара от Нарвы на восток и от десанта на побережье. А теперь надо было удержаться на позициях и в Кингисеппе, сдерживая удары и с фронта, и с тыла. В том числе и потому, что через позиции УРа отходили войска 11-го стрелкового корпуса и мирное население. И каждый день и час удержания переправ через Лугу давал им возможность отойти к Ленинграду и не погибнуть в кольце.
«Больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за ближняго своего» (Ин. 15: 13).
В этот день нас подняли еще до утра в какое-то неудачное время. Да еще и подгоняли, чтоб побыстрее умывались и собирались. Зевота мучила так, что хоть сжимай челюсти руками. Завтрака не было, Волынцев сказал, что его получим уже на месте. А пока мы собрали палатку, потом чего-то ждали и двинулись к казарменному городку, где и сдали на хранение палатку и другое имущество. Оттуда двинулись, наверное, на запад. Шли в колонне по четверо, сначала по просеке в лесу. Пока шли – рассвело. Я подумал, что нас, наверное, ведут занимать оборонительные сооружения. Ну да, это логично. Вот я уже был несколько раз в разных сооружениях, и можно прикинуть, что они образуют какую-то линию или дугу на местности. А может, даже и две линии – одну за другой. Вот нас сейчас и ведут занимать доты. Тогда от колонны, когда мы будем подходить к дотам, должны будут поочередно сворачивать там, где им ближе к своему, взводы и отделения. Мне захотелось поделиться этой мыслью с другими, но я, как всегда, шел замыкающим, потому тихо об этом никому не скажешь. А громко говорить – Волынцев сегодня тоже не в духе и уже успел влепить наряд вне очереди. Известно кому – Мите. Ибо Митя постоянно одержим злым духом противоречия, оттого так и норовит ввязаться в спор с помкомвзвода. Хотя раз было, что и от самого комвзвода пострадал – за то же самое. Интересно, когда он от этого отучится – до демобилизации или уже после нее? Вообще Волынцев – мужик не вредный и зря власть не применяет. Не припомню я такого, чтоб он невиноватого наказывал. Ну а с другой стороны, вот он Мите влепил наряд вне очереди, и это по уставу – максимум его власти. А он же может доложить взводному – и вот уже два наряда вне очереди. Так что Митя должен благодарить, что он не каждый день будет исправляться ударным трудом на благо общества.
С Волынцева мои мысли перескочили на тему оружия. С ним лучше пока не стало. Я подумал, что, может, если нас в дот отведут, то там оружие будет? Хотелось бы, но что-то подсказывало, что не стоит широко губу раскатывать. За этими размышлениями я недослышал команду. Пришлось ускорить шаг, чтоб на меня не налетели идущие сзади. Наш взвод свернул с дороги вправо и двинулся через поле. Когда мы отошли от дороги подальше, я увидел, что впереди нас – какие-то постройки, к которым привела бы нас дорога, если бы мы не свернули. А первый и второй взвод все так же идут вперед, к этим постройкам по дороге. Поле простиралось узким клином между двумя участками леса – тем, из которого мы вышли (он оставался слева), и тем, который лежал правее. Здесь была картошка посажена. Вот уже несколько рядков вырыто, а здесь еще не копали. Наверное, вырыли немного на пробу. А кстати: это поле колхозное или под личными участками колхозников? Я это к чему – вдруг потом понадобится накопать картошки на пропитание, если кухня запоздает? Батин друг рассказывал про свою армейскую молодость, что если накопаешь колхозного, то сторожа солдатам ничего против не говорили. А вот если личную картошку или морковку затронешь, то может быть ругань до небес, и даже начальству твоему пожалуются.
Мы все сильнее стали забирать влево, вдоль опушки леса. Впереди тоже была деревня, и довольно большая. Сейчас рассвело, ветра не было и дымки из печей поднимались почти вертикально вверх. Интересно, что там готовят на завтрак? Неплохо было б поесть яичницы с салом или колбасой… Небось сейчас жена поставит мужу сковородку с яичницей на стол, а сама пойдет корову доить. Или для дойки уже поздно? От мысли о яичнице рот заполнился голодной слюной. Ну, может, скоро придем на место, и там чего-то дадут. А пока нечего о жратве размышлять и тем себя мучить. Да и мужики, наверное, в армии, так что некому им сейчас яичницу подать. Им каши в котелок положат из котла, как и мне. А по домам только уже негодные к службе сидят.
Мы отклонялись все левее и левее, идя по опушке леса. С поля мы уже ушли, а двигались по нетореной дороге вдоль этой опушки. Вообще ноги уже чувствуют, что они уже часа с полтора идут. Вообще пора бы дать малый привал. Но, может, его не дают, потому что уже совсем близко? Какой смысл отдыхать в двух шагах от цели?
– Взвод, на месте… стой!
Это нам. Командует наш взводный. Голос у него высокий и чуть с хрипотцой, легко узнаваемый. Стою и вижу через головы, что первый взвод не стоит, а движется вперед. А мы стоим. Наверное, сейчас они пойдут к своим дотам, а нас сейчас тоже поведут куда-то. Первый взвод тоже встал. Ага, ротный разглядывает карту, которую достал из полевой сумки. Потом к нему подходят взводные командиры. Их много – в нашей роте взводов значительно больше, чем в обыкновенной стрелковой. Пять артиллерийско-пулеметных, пять пулеметных, один артиллерийский и два противотанковых отделения. Ну и всякие там тыловые службы. Ротный что-то взводным говорит, показывает что-то на карте, потом рукой на местности. Значит, я прав – скоро нам к дотам идти.
О голоде я уже забыл, меня охватывает нетерпение – скорее бы к доту. Может, меня все же поставят к пулемету, а не к двери или вентилятору? Хотелось бы. А у кого бы попросить, чтоб туда поставили? Если нас в дот всем взводом поставят, и помощником будет тоже Волынцев – ну, знамо дело. А если там будет другой начальник? Он-то может и отказать…
Снова двигаемся по опушке леса. Впереди видна дорога, выходящая из той деревни на запад. А впереди нас – тоже дорога, которая идет на пересечение с первой дорогой. А там, где они пересекаются, какие-то строения, но издалека не разобрать какие.
Скашиваю глаза вправо и вижу торчащую из небольшого бугорка танковую башню. Такую, как я видел до этого на БОТах, в которых мы диски снаряжали. Точно! Мы явно близко! Колонна поворачивает еще круче влево. Интересно, мы уже пришли или нет? Мне весело, и я совсем не думаю о том, что, может быть, немцы уже близко. Может, даже в нескольких километрах.
Предчувствие меня обмануло. Нам действительно пришлось идти еще далеко. Оказалось, мы шли по дороге, которая соединялась с Нарвским шоссе. На нем была довольно большая деревня Дубровка. Вскоре мы ее тоже увидели, совсем скоро после этого БОТа. А за той дорогой, по которой мы шли сначала, были наши доты. Только занимать их нас не направили. А еще дальше была старая граница. Там, впереди, за дотами, в каком-то километре от нас.
Я несколько раз ездил по Нарвскому шоссе, но с тех пор сильно много изменилось. Оно стало совсем другим, вот этого поселка уже не было, и граница ушла в сторону Нарвы. Теперь, то есть в моем времени, Ивангород был не эстонский. Поэтому доты строили бы уже подальше, если б это надо было. Дальше мы шли по полям вдоль этой Дубровки, потом дошли до хутора Артемьево, а вот возле него и был конец нашему переходу. Там нас ждали чай и новости.
Новостей было много, в том числе и та, что мы разделились. Восемь человек оставались в этой точке, остальные уходили, в том числе и Волынцев. Мы остались, а они двинулись дальше на север. Наш новый комендант сказал, что там есть точки, вот, видимо, туда они и направлялись. А нас ждало много работы. И – с запада погромыхивала канонада.
Нынешним комендантом дота (он же командир взвода) был младший лейтенант Волох. Еще в нем были два кадровых начальника пулеметов и еще один боец. А остальные должности заняли мы. Островерхов стал помощником коменданта. Коля из Вятского края – наблюдателем. Паша Черный – на насосе охлаждения, Моня – дверным. А я – вторым номером на правом пулемете. Мити с нами не было – он ушел с группой Волынцева. Куда ж его, бедного, теперь денут? Останется он при Волынцеве для окончательной шлифовки или его передадут какому-то другому сержанту? Кто знает…
Думаю, что в распределении нас по должностям не обошлось без Островерхова. И не могу не признать его справедливости. Паша Черный – он немного тугодум, но очень сильный. А работа на насосе требует недюжинной силы и выносливости. Я бы на этой должности выдохся быстрее. Моня – должность дверного ведь только кажется такой простой, как мычание. А на самом деле это должность по прикрытию нашей спины. Вот сколько я смотрел американских фильмов про полицейских, так там копы прямо-таки делят своих коллег на надежное прикрытие своей спины и не очень. Вот Моня – надежное прикрытие спины. Правда, американские копы иногда говорят не про спину, а про другую часть тела. Но эта другая часть тоже нуждается в надежном прикрытии. Она ведь тоже не чужая, и новую со склада не выдадут. Что касается меня – а сам я? Что увидел во мне Островерхов, порекомендовав на ответственную должность? Должно быть, что-то хорошее есть. Так что придется оправдывать доверие. То, что у Коли глаза не хуже бинокля – это я уже рассказывал. Жалко, что взвод разделился. А вот отчего это так? Эта мысль одолевала не только меня, ее озвучили Моня и Коля Ручьев в вопросе коменданту. Волох нам разъяснил, что боец не должен подвергать обсуждению приказы командования, ибо тому видно лучше подчиненных. А в данном случае командование видит, что рота имеет структуру, созданную под новые сооружения. Но приходится занимать старые доты, штаты гарнизонов у которых другие. Поэтому приходится перекраивать подразделения.
Дот наш (а теперь уже точно наш) не отличается от тех, что были раньше. Он тоже трехамбразурный, и тоже с двумя боевыми казематами. Вообще я видел пулеметные доты двух типов – такой, как наш, и другой, с двумя амбразурами и одним казематом. Двухамбразурные похожи на такой вот бетонный кубик, но со стесанными углами. Вот в этих стесанных углах и находятся амбразуры. А вход у них тоже чуть другой. Он называется тупиком, потому что входов в него снаружи не два, как в сквознике, а один. Внутри рубочки для коменданта тоже нет: и он, и наблюдатель на перископе сидят в общем каземате. Вроде как это и хорошо – все тебя видят, и ты всех видишь, и помочь могут. Но, с другой стороны, влетит что-то в амбразуру – и сразу всем будет весело. Трехамбразурных и двухамбразурных дотов я встречал почти поровну. А вот других, про которые рассказывали – с одним пулеметом на три амбразуры или с четырьмя амбразурами, – про них только слышал.
Моего начальника пулемета звали Егором, и он служил в укрепрайоне уже скоро два года. Пока мы возились с пулеметом, набивали ленты и прочими делами занимались, он мне немного рассказал про прежнюю службу. Когда он только сюда пришел, в укрепрайоне частей было больше, но в прошлом году УР сильно сократили. И понятно почему. Егора даже хотели включить в команду, которую направляли на новую границу с Финляндией, но он тогда заболел и команда уехала без него. Его еще несколько раз с места на место перекидывали, а с началом войны вернули обратно к пулемету. А до тех пор и в саперах побывал, и в комендантской роте, но о том, что он пулеметчик, начальство не забыло.
Егор еще рассказал, что в мирное время гарнизоны в основном на точках не жили. Заняты были только несколько очень важных точек, а в остальные гарнизоны приходили только на короткое время для разных работ и боевой учебы. В остальное время доты были заперты на замок, а «скоропортящееся» оборудование хранилось на складах. Еще в сороковом году из-за передвижения границы не успели ввести в строй два артиллерийских сооружения. Бетон залили, а вот пушки и все прочее поставить не успели. Я ему сказал, что мы ставили в дзот с передней бетонной стенкой казематную пушку – может, даже ту, что тогда не успели поставить. Егор сказал, что это хорошо, а то доты в основном – пулеметные. Теперь будет чем танки встретить.