Симон молчал.
– Надо спросить в коммуне, – сказал Андрюс.
– Ты имеешь в виду рыбный домик? – догадался Симон.
– Здесь есть место, – кивнул Андрюс. – Мальчики будут строить. Я подумал, с налоговыми льготами это выгодно.
Симон ответил, что должен переговорить с владельцем помещения.
Надо сказать, лето выдалось на редкость удачным для его бизнеса: не слишком жарким и в меру дождливым, и Симон склонялся к тому, чтобы продлить аренду еще на один сезон.
Я ничего не имел против.
Афера с барбекю нас не разочаровала, а если «мальчики» Андрюса построят рыбную будку, ассортимент существенно расширится и можно будет рассчитывать еще на бо́льшую прибыль.
Все это время меня не оставляли мысли о Бодиль Нильссон: она не позвонила мне и не прислала ни одной эсэмэски с тех пор, как уехала. Беспокойство мое нарастало.
Сам я успел сочинить ей множество эсэмэсок: о нашем купании, «друзьях Сольвикена» и Билле Клинтоне, но не отослал ни одной. Слишком живую картину рисовало мое воображение: Бодиль Нильссон сидит за столом, и вдруг сигналит ее телефон, муж Бодиль спрашивает: «От кого это?», Бодиль отвечает уклончиво, тогда муж, подозревая неладное, берет телефон, и тут начинаются неприятности.
– Когда она вернется? – прервал мои размышления Симон.
– Вопрос в том, вернется ли она вообще, – ответил я. – И он меня очень волнует. И огорчает, – добавил я.
Я спросил его о девочке, которая прячется в лесу.
– О ней лучше поговорить с Боссе-рыбаком, – махнул рукой Симон.
Когда я спускался к морю, Боссе занимался своей лодкой.
Это единственная рыбацкая лодка в Сольвикене, а Боссе оставался в Сольвикене единственным, кто жил этим промыслом.
Это был мужчина средних лет с длинными волосами и в таких потертых и обкромсанных джинсах, что казалось, они вот-вот разойдутся по швам. В тот день он надел футболку с «языком» «Роллинг стоунз».
– Камбала с утра пойдет, как думаешь? – обратился я к Боссе.
Он опустил очки на кончик носа и взглянул на меня поверх стекол:
– Я ловлю макрель. Но если хочешь камбалы, я знаю, где ее добыть.