Добравшись до поверхности земли и оказавшись в особняке, она застыла при виде творившегося там безумия. Члены Общества Феникса сломя голову неслись к выходу, мужчины тащили за собой своих жен или подруг, а те, в свою очередь, тянули свой багаж. Складывалось впечатление, что жизнь их стоила столько же, сколько и тряпки из их гардероба. Вокруг них, словно стервятники над падалью, кружили слуги, пытаясь урвать все, что удавалось схватить.
На мгновение она остановилась, любуясь этим спектаклем.
Это потворство своим желаниям дорого ей стоило, поскольку следующий взрыв тряхнул здание так сильно, что громадная люстра в комнате, где стояла София, упала на пол, а затем покатилась вбок, зажав ее в углу, который она считала безопасным. Когда люстра эта свисала с потолка, она казалась удивительно изящной, но из-за ее замысловатой конструкции и большого веса выбраться из-под нее оказалось делом далеко не простым. Глухой удар откуда-то снизу заставил ее вскочить с пола. Софии удалось схватиться за люстру и освободиться из угла. Выбравшись из своей ловушки, она первым делом убедилась, что чертежи Марка III по-прежнему находятся за ее корсажем, а затем поспешно удалилась.
Это была всего лишь одна маленькая ошибка — и она пережила ее. Оставалось только посмотреть, выживет ли она после второй.
Вернувшись в свой гостиничный номер, София побаловала себя одним из лучших вин, имевшихся в этом заведении. Возможно, Общество Феникса и обратилось в пепел, но она ускользнула оттуда, забрав большую часть платы за свои услуги, а теперь еще и чертежи, по крайней мере, одного оригинального устройства, за которое кругленькую сумму заплатит ее
«Возможно, — подумала она, — Марк III станет последним аккордом, моим прощанием со шпионским миром». Это хитроумное изобретение будет ее пропуском в более спокойную и роскошную жизнь.
Обычно она заказывала всего один бокал вина, но неожиданно провернув выгодное дело, она решила немного рискнуть и насладиться всей бутылкой. К тому же вино было итальянским, так что она не могла позволить пропасть этому изысканному нектару с ее родины.
Замок на двери ее комнаты разлетелся вдребезги, когда она пила четвертый бокал. Вошедший в номер человек не стал разглядывать обстановку, делать паузу или останавливаться. И не имело значения, чем было вызвано промедление Софии, шоком или нерешительностью. Промедление в любом случае есть промедление.
София понимала, что никак не сумеет вовремя добраться до своих пистолетов, поэтому она вскинула руку, активировав рукавицу, закрывавшую ее предплечье, и запустив пару убийственных дисков. Высокий мужчина увернулся от них, словно это были камни, брошенные ребенком.
Тогда она выхватила свой стилет, порвав при этом рукав блузки. Она сделала движение, чтобы атаковать его, но его руки проскользнули между ее руками, с мягким металлическим звоном выбив ее оружие своим.
Он оказался гораздо ближе к ней, чем должен был находиться противник, и когда его предплечье ударило ее в подбородок, она почувствовала холодный металл, спрятанный под его вечерним костюмом. После следующего удара, пришедшегося ей в лоб, она провалилась в темноту, в которой и пребывала до тех пор, пока не пришла в себя.
Положиться на своего охранника в отеле? Дать себя увезти, как мешок с бельем для стирки?! Ошибки были совершенно дилетантские, как у этих идиотов из Дома Ашеров.
«А если это месть, — быстро подумала она, — за Александра и его людей?» Может быть, Дом Ашеров снова выследил ее и сейчас просто спасает свою репутацию? В ее профессии неудовлетворенная клиентура порой настраивала коллег друг против друга.
Но этот человек явно не был ее коллегой. Честно говоря, она даже понятия не имела, кто это может быть такой. Ни один мужчина и ни одна женщина из круга ее знакомых так двигаться не могли.
Путы, связывавшие ее запястья, ослабли, а затем и вовсе исчезли. Но на глазах по-прежнему оставалась повязка.
Резкое шипение пара заставило ее вздрогнуть от неожиданности, но затем снова установилась мертвая тишина.
София стащила повязку. Когда глаза ее привыкли к мерцающему свету газового светильника, она сразу же увидела, кто захватил ее в плен.
Дело не в том, что она позволила себе небрежность, — ее просто превзошли.