Славик висел под самым потолком сиреневой резиновой лягушкой. «Ну и ничего, — думал он, — я и не в такое превращался». Но параллельно с этими бодренькими мыслями бродили другие: «Ой, что же делать?» и «Вдруг я навсегда таким останусь?»

Внизу, если смотреть оттуда, где висел Славик, королевской поступью расхаживала она, его муза, великолепная Рэйна. Заметно нервничала, не так, как Славик, но все же.

— Хорошо, я спрошу еще раз, — сказала она, указав на Славика-лягушку, и движением руки переместила его с потолка на пол. Славик приобрел опору. Что ни говори, но заземление действует на психику отрезвляюще. И пусть внешний вид Великого Кутюрье и Режиссера был еще далек от естественного, мысли прекратили подпрыгивать и изгибаться, как бешеные ужи. «Нужно просто сказать ей правду. Все как есть. Она же Мимикрик и чувствует все и даже больше. Я же ее сюда не для того, чтобы замок восстановить, вернул. Это ясно. Ну, мне, по крайней мере. Ей тоже должно быть ясно, иначе до конца жизни останусь жабой.

Великий Логус, как же тяжело говорить правду. Особенно если ты привык всю жизнь скрывать свои настоящие намерения, мысли, планы. Всю жизнь только и делал, что подлаживался. Добивался своей цели не напрямую, а исподволь, так чтобы никто не догадался, не вычислил, не раскрыл. Посвящение в Шаманы получил, и что? Тоже приходится скрывать. Ох, как же надоело. С этим точно нужно что-то делать, и срочно».

— Это называется точкой бифуркации, — сказала Рэйна, остановив мысли Славика, которые только-только начали разгоняться.

— Что, простите? — не понял Славик.

— Не знаю почему, но в тебе сейчас скопилась масса, которая требует изменений. Я это чувствую.

Рейна обходила Славика по кругу, внимательно прощупывая руками, словно доктор живот, невидимую материю возле Великого Кутюрье, то есть фиолетовой надувной жабы.

— Значит так, — сказала она наконец, — или ты превратишься в Хаос, хотя по мне, в тебе его и так много, что можно ложками черпать… — на этих ее словах Славик-лягушка превратился в котел, в котором кипела фиолетовая жижа… — Или в тебе возникнет порядок, новая система. Точка бифуркации — это критическое состояние системы, перестройка старого в новое. Понял, дружок?

Жидкость в котле забурлила с особой понимающей энергией.

— Вижу, что понял. Я тоже хочу понять. Знаешь ли, я не привыкла, чтобы меня использовали. Поэтому я оказалась на Тоскливых островах.

В котле при этих словах опять пузырями заволновалась жидкость.

— Нет, нет, не спорь, — прервала бульканье Рэйна, — они не Терракотовые, а именно Тоскливые. Ты же в курсе, что дождь там идет с утра до вечера. Это плачет мое сердце, мое разбитое сердце, дружок. Поэтому сейчас у тебя два пути. Или ты говоришь мне всю правду без утайки, какой бы страшной она для тебя ни была, и становишься другим. Или превращаешься в Хаос, из которого я и мне подобные будут черпать силы. Предложение прекрасное, я так считаю, содержит в себе выбор. И поверь мне, совсем не каждому его предоставляет жизнь. Ты, можно сказать, любимчик судьбы. А теперь, внимательно! Прекрати вскипать, я серьезно. Сейчас я верну тебе прежний облик. У тебя будет только минута, чтобы определиться. Только минута. Больше я ждать не могу, пойми меня, я и так слишком долго ждала.

Рейна просто пошевелила пальцами, словно сняла невидимую легкую материю, и Славик вновь стал Славиком. Медные кудри, зеленые глаза, россыпь веснушек на вздернутом носу. Вырос, расправил широкие плечи, вдохнул полной грудью и сказал:

— Вообще-то, я считаю, что выбор есть всегда, и не один. Просто нам кажется, что безопаснее выбирать привычное.

Рэйна усмехнулась:

— Кто бы говорил.

— Шаман, — уверенно сказал Славик.

Рэйна удивленно приподняла бровь.

— Так вот почему тебя так распирало. Неиспользованное предназначение. Я люблю, когда все встает на свои места. В этом есть своеобразная красота. А красота — это вибрации Великого Логуса, если ты понимаешь, о чем я. Так вот, дружок, пока я тут рассуждала, у тебя появилось дополнительное время подумать. Слушаю внимательно. Зачем я тебе нужна? И не смей мне врать. Я все чувствую.