Арина перевела взгляд на свои колени, стыдливо стала стряхивать налипшую пыль.

— Другая специфика. У них следы не на земле, глазами и руками не найдешь…

— А вы уверены? Может, вообще ничего такого нет? А эти клоуны просто каждый раз помашут руками, скажут «ничего нет» — и уходят? А оклад и паек у них, между прочим, побольше нашего. Вот брошу все — пойду в такие «эксперты», я могу руками красиво махать.

Арина улыбнулась. Ей бы очень хотелось, чтобы все было так, как говорит Ангел. Чтобы никогда не видеть особых ранений, когда тело становится похоже на оконное стекло, в которое кинули камень: круглое черное отверстие — и отходящие от него зигзагами глубокие лучи, сочащиеся кровью. Чтобы уже после войны не видеть пленников концлагеря, высосанных до капли Смертными фашистов. Чтобы… Но особая сила — вот она. Редкая, непознаваемая, но основательно портящая жизнь.

— Вот сейчас посмотришь, когда он скажет «есть». Дальше будет зрелище — ни в одном цирке не увидишь.

В этот момент Шорин открыл глаза.

— Все чисто! Следа нет!

— Вы уверены? — Арина попыталась еще раз хоть как-то состыковать детали. — Ну посмотрите просто глазами. Несвежий труп со свежим билетом, но без единой личинки. Либо ваш человек, либо совсем уж чертовщина какая-то.

— Я никогда не ошибаюсь. Возможно, вы что-то напутали.

— Мне бы вашу самоуверенность. Но я все-таки проверю себя в морге. Я, бывает, ошибаюсь. Например, когда решила обратиться к вам. Но в данном случае — я уверена, ошибки нет. Если у вас есть иное объяснение…

— Ах, простите, забыл, что вы здесь аж с сорокового! С перерывом. А вот я, знаете ли, уже с тридцать первого года имею специальность «обнаружение и уничтожение специальных сил противника».

Арина, признаться, была впечатлена. Слухи об Особых, у которых такая профессия стоит в военном билете, долетали до нее не раз и не два, а вот видеть эту элиту особых войск не приходилось. Москва, Сталинград, Курск, почти бескровное освобождение Одессы, Ленинград, да даже самоубийство Гитлера — все это приписывали «обнаружистам». Даже особые говорили о таких с уважением. Впрочем, мало ли кто что говорит. Один мордастенький лейтенантик, помнится, бредил и о боевых оборотнях, и о воюющих домовых, и даже о ком-то типа лесных эльфов в штрафных батальонах. Но если Шорин не врал, то да, это было сильно.

Но если бы этот противный Шорин похвастался по-человечески, нос свой длинный задрал гордо — она бы даже восхитилась вслух. А он так холодно… Как будто заодно и Арину в стан противника записал.

— Я что-то не понял, дуэль будет или нет? — Цыбин подошел с ехидной улыбочкой.

— Если бы передо мной стоял мужчина, была бы, — ответил Шорин, оскалившись.

— Если бы передо мной стоял мужчина, то и разговора бы не было, — в тон ему бросила Арина — и направилась к арке двора.

— Ты как хочешь, Ангел, а я пешком вернусь, можешь составить компанию. Заодно в оперу заглянем, вдруг там кто помнит, было ли занято восьмое место пятого ряда. Разрешите идти, товарищ Цыбин?

— Да идите вы уже все… В смысле да, разрешаю. Труп мы вам доставим.