— Куда, блядь?! Шефа потеряли!

Волк запрыгнул в уже двинувшуюся машину, перевалился на кожаное сиденье, с минуту сидел молча, сосредоточенно хватая распяленным ртом бьющий в открытое окно воздух. Изики появились на вершине, когда ровер отчаянно прыгая на ухабах, ушел уже чуть ли не на километр. Несколько автоматных очередей, пущенных вдогон, безобидно вспахали дорогу где-то далеко позади. Чтобы попасть в машину на таком расстоянии, мало быть снайпером, нужно иметь еще и соответствующее оснащение. А вот его-то как раз у обычного пехотного подразделения быть не могло, так что Волк по поводу беспорядочной стрельбы сзади не волновался. Ушли! Снова ушли! Опять подошедшая совсем близко костлявая осталась с носом! Эйфория удачного отрыва распирала грудь, захлестывала мозг. Хотелось кричать и хлопать себя по ляжкам. На фоне нахлынувших радостных эмоций, даже злость на дурацкий поступок напарника отошла куда-то на второй план, растворилась в водовороте бурлящих внутри чувств. Однако сам Фашист захлестнувшей напарника радости, отнюдь не разделял, нервно тиская кулаки, сотрясаемый крупной дрожью, он вжался в спинку заднего сиденья, неудержимо клацая зубами, левая щека мелко пульсировала в тике. Абд-первый, опасливо отодвинулся от неверного с которым явно творилось что-то неладное. В конце концов, и Волк обратил внимание на состояние напарника, обернулся к нему, просунувшись между передними сиденьями, всмотрелся пристально в лицо.

— Ты как, Фаш, в порядке? Чего зубьями щелкаешь? Отходняк накрыл?

— Б-бросили, с-суки! — заикаясь, еле выдавил прыгающими губами Фашист. — Шкуру спасали, а м-меня там к-кинули!

— О, как! — Волк почувствовал, как на смену светлой ничем не замутненной радости изнутри поднимается мутная волна слепого безрассудного гнева, и крепко стиснул кулаки, стараясь взять себя в руки. — Мы значит, тебя бросить хотели, а ты выходит у нас ангел с крыльями? Да? Чего замолк, давай, кукарекни еще что-нибудь!

Волк говорил абсолютно спокойно, но в голосе его звенела столь неприкрытая холодная ярость, что Фашист на минуту даже перестал трястись и лишь тяжело дышал, отвернувшись к окну, стараясь избегать взгляда напарника. Абды старательно делали вид, что они вообще здесь не присутствуют, в разборки между русскими влезать было себе дороже, это они уже успели твердо уяснить.

— Ты какого хрена стрелять начал, урод? — обманчиво вкрадчивым тоном вопросил Волк, придвигаясь поближе к напарнику и ухватив его правой рукой за ворот камуфляжной куртки.

Не дождавшись ответа, он продолжил говорить сам, и каждое его слово тяжелым молотом падало на опущенную голову Фашиста.

— Значит, говоришь, бросили тебя бедного на растерзание? А ты сам, что сделал? Ты всех нас подставил! Ведь замешкайся мы всего на минуту, и никто не ушел бы живым, понимаешь? Никто! Стоило это того? Сам как думаешь? Мало того, что ты нас всех под пули подвел, ты еще и евреям своим любимым едва не оказал огромную услугу. Как думаешь, это равноценный размен: пара вонючих изиков, против элитной группы диверсантов? А ведь ты нас чуть вот так и не разменял!

Фашист молчал уставясь в пол между сиденьями и лишь все ниже и ниже опускал голову, под градом убийственных слов, что обрушивал на него командир группы. Возразить ему было нечего.

— Молчишь? То-то же! — закончил наконец разнос Волк, и сменив гнев на милость, стараясь сгладить гнетущее впечатление, что овладело всеми членами группы уже мягче спросил:

— Попал хоть в кого-нибудь?

— Минус два, — подняв голову, глянул ему в лицо Фашист.

— И то хлеб, — кивнул, показывая, что считает произошедший инцидент полностью исчерпанным Волк. — Жалко, что официального подтверждения, скорее всего хрен дождешься. Не заплатит тебе никто за пробежку на мослах по пересеченной местности. Эх, истребитель ты наш, чудо морское…

Фашист отвернулся к окну, за приспущенным стеклом летели назад, исчезая за горизонтом пейзажи Южного Ливана, оливковые рощи сменялись покрытыми изумрудной травой лугами, тут и там вырастали причудливой формы холмы, качнулись под налетевшим порывом ветра два одиноких силуэта молодых эвкалиптов. Фашист смотрел вдаль, туда, где яркое оранжевое солнце медленно валилось за затянутый мутной дымкой горизонт. О чем он думал в этот момент, какие картины сменяли друг друга перед остановившимся невидящим взглядом? Кто знает… Фашист сидел молча, лишь руки ласково гладили все еще теплый ствол, прижатой к бедру снайперки, а на губах играла знакомая презрительная улыбка.