Мустафа хитро подмигнул ему и важно закивал головой, соглашаясь отпустить своего собеседника.

Когда они, наконец, уединились в своей комнате на втором этаже дома. Шварцман проверив, нет ли кого-нибудь в коридоре, шепотом, сбиваясь и заикаясь от волнения, рассказал Моте о случившемся. Старший слушал внимательно, старался не перебивать и терпеливо ждал, если Шварцман вдруг начинал путаться и перескакивать с одного на другое. В разгар повествования, в коридоре под чьей-то неосторожной ногой скрипнули половицы. Шварцман дернулся было к двери, но Мотя успокоил его коротким жестом, призывая оставаться на месте. Тревога действительно оказалась ложной, что-то недовольно бурча себе под нос, порог комнаты переступил Айзек.

— Клянусь бородой пророка, на местном рынке продают такую отраву, что ни один мусульманский желудок не в состоянии качественно ее переварить, — мрачно объявил он во всеуслышание, держась рукой за вздувшийся живот.

Против ожидания не услышав привычного смеха, третий член группы «мистааравим» удивленно оглядел своих товарищей.

— Не понял, почему такое пасмурное настроение? Случилось еще что-то страшное, кроме моего поноса?

— Закрой дверь и иди сюда, — коротко распорядился Мотя.

Причем сказано это было таким тоном, что Айзек мгновенно перестроился на нужную волну, став разом собранным и деловитым. Даже его выпучивавшийся секунду назад надутым барабаном живот, вдруг сам собой втянулся внутрь, став привычно впалым и мускулистым.

Несколькими сжатыми фразами Мотя ввел его в курс дела, и вопросительно покосился на Шварцмана.

— Продолжай.

— Да, собственно, на этом и все. Дальше они ушли, а я подождал немного и домой. До самого дома меня вел тот мальчишка, что подходил вначале на улице. Думаю, он и сейчас где-нибудь здесь ошивается, наблюдает за домом. Также есть основания полагать, что информация о нас утекла от Мустафы. Этот Муммит спрашивал, почему меня зовут Шура. Здесь меня так называли только вы двое. Слышать это мог один Мустафа.

— Молодец, соображаешь, — коротко похвалил Мотя. — Давай теперь по деталям…

Не меньше часа он гонял его, заставляя вспоминать малейшие детали разговора, поведения террористов их внешности, выжимая из памяти то, чего казалось там и быть не могло. Шварцман сам удивлялся, сколько дополнительной информации смог выдать после этого допроса. Наибольшее внимание старшего привлек, как ни странно вовсе не Муммит, а террорист с обожженным лицом и кожаной полумаской. Он настойчиво возвращался к нему раз за разом, требуя все новых и новых подробностей о нем, уточняя уже сказанное, пытаясь выяснить что-то новое. При этом Мотя периодически бросал многозначительные взгляды в сторону молча слушавшего Айзека, и тот то и дело отвечал ему подтверждающими кивками. В конце концов, Шварцману эти переглядки порядком надоели, и он открыто возмутился:

— Хватит уже гримасничать у меня за спиной, может старшие братья поведают юному палестинцу, что вызывает у них такое оживление?

— Есть причины, не обижайся, — не принимая шутливого тона, совершенно серьезно отозвался Айзек.

— Тем более, раз есть причины, может, и мне о них неплохо было бы знать?! — медленно закипая, произнес, пристально глядя в глаза старшему Шварцман.

— Дело в том, — нехотя принялся объяснять Мотя. — Что этот твой одноглазый очень смахивает на одного нашего старого знакомого. Про Муммита и Зуфара ни я, ни Айзек никогда раньше не слышали, так что они, скорее всего, просто мелкая сошка. А вот одноглазый с твоих слов очень сильно похож на некоего Али Кинжала. Весьма интересного типа, профессионального террориста и наемника, приговоренного к смертной казни в нескольких странах.

— Да ладно, — пренебрежительно махнул рукой Шварцман. — Мне он опасным не показался, так обычный психопат. Старик смотрелся гораздо более угрожающе, да и слушался его этот ваш Али, как собачонка.

— Вот-вот, — качнул головой Айзек. — Он психопат и есть. Протекла крыша у борца за чистый ислам после одной нашей операции, да так, что теперь он только под чьим-то началом может работать, самостоятельно ни-ни, от вида крови впадает в экстаз. Если потом вовремя не оттащить, то удирать с места преступления даже и не подумает…

— Тем более, что нам какой-то неадекватный араб? — искренне недоумевал Шварцман.

— Он, видишь ли, опасен не сам по себе… — медленно выговорил, поглядывая искоса на старшего, Айзек.