— Люди говорят, что оружие это — автоматы Калашникова, от пуль которых не спасают даже израильские бронежилеты. Решительные люди с таким оружием, могли бы принести много пользы. Плохо, когда оружие лежит без дела.

Шварцман вновь промолчал.

— Еще хуже, — с нажимом выговорил старик. — Когда люди, сами не желающие рисковать, не хотят поделиться все равно не нужным им оружием с теми, кто готов бороться за свободу с врагом. Такие люди сами становятся врагами.

— Вот как? — голос Шварцмана так и сочился ядовитым сарказмом. — Значит, люди сказали тебе, что мы привезли с собой автоматы?

Муммит подтверждающе кивнул, еще сильнее сощурив и без того узкие глаза. Не ожидал он от насмерть перепуганного студента таких речей, не ожидал. Теперь он силился понять, где же прокололся, что важное, дающее собеседнику возможность так с ним говорить, упустил из виду.

— Раз люди все так хорошо знают, наверное, они сказали и то, что каждый автомат будет стоить тебе двести долларов, так?

— Ты сам, палестинец, и хочешь нажиться на нашей общей борьбе? — голос старика приобрел опасную остроту бритвы.

— Каждый должен на что-то жить сам и кормить своих детей, — примирительно развел руками Шварцман. — Ты же не требуешь, чтобы каждый крестьянин даром отдавал тебе то, что вырастил на своем поле, только потому, что ты сражаешься с нашим общим врагом. Нет, когда ты голоден, ты идешь и покупаешь себе лепешку за деньги, платя пекарю за его труд. Так почему ты решил, что я должен отдать тебе свою «лепешку» бесплатно?

— Ты зря теряешь с ним время, Муммит, — поднял голову сидящий у стены боевик.

Только теперь, когда он развернулся к нему, Шварцман заметил следы страшных ожогов на лбу и подбородке террориста, а вся левая половина его лица, вообще была закрыта кожаной полумаской, без отверстия для глаза. Вид боевик имел в результате весьма устрашающий. Единственный глаз, выпученный, почти вылезший из глазницы, горел мрачным огнем. «Похоже, парень, доигрался с самодельной взрывчаткой, — решил про себя Шварцман. — Уж больно характерный ожог. Послушаем, однако, что скажет».

— Нечего разговаривать с этим торгашом, — рявкнул меж тем, одноглазый. — Позволь, я выпущу ему кишки! А потом убьем и остальных!

— И никогда не узнаете, где находится так нужное вам оружие, — меланхолически глядя на пробивающийся через узкое окошко солнечный луч, произнес Шварцман.

— Ну почему же, — бесстрастно глядя ему в лицо, произнес старик. — Ты нам расскажешь, перед смертью. Ты ведь захочешь умереть легко, правда?

Вот теперь разговор начал приобретать и вовсе нежелательный оборот, судя по всему, пора было выкладывать на стол припрятанных до поры в рукаве козырей.

— Конечно, только вот вряд ли это понравится полковнику Келлаху.

Имя одного из лидеров боевого крыла движения «Фатх» произвело эффект неожиданного удара грома среди ясного неба. Террористы на мгновение застыли, лишь старик продолжал сверлить собеседника тяжелым взглядом своих желтых глаз.

— В принципе, мне все равно, что скажет на это Келлах, я ему не подчинен, — произнес он, наконец, упрямо качнув головой. — К тому же мне и моим людям действительно нужно оружие.

— Сколько у тебя людей? Сколько им нужно оружия? — не давая ему окончательно опомниться, перешел в атаку Шварцман.

— Людей много, — отрезал старик. — А оружия нужно еще больше. Оружия вообще много не бывает.

— Ага! И поэтому ты готов убить троих соотечественников, ради двух привезенных ими для пробы автоматов. Так? Ради двух автоматов ты затеял весь этот спектакль?