— Всего двух? А говорили… — разочарованно протянул за спиной Шварцмана негр, но тут, же прикусил язык под яростным взглядом старика.
— Представь себе, шоколадка, всего двух, — тут же развернулся к нему Шварцман. — А ты что думал? Объясняю еще раз. Мы специальная группа, прибывшая в эту дыру по личному поручению полковника Келлаха, чтобы наладить снабжение оружием местных борцов за свободу, с собой мы привезли только образцы. Два автомата Калашникова разных модификаций. Но…
Шварцман выдержал драматическую паузу, высоко задрав вверх вытянутый указательный палец.
— Но, полковник Келлах не имеет возможности заниматься благотворительностью. Доставка оружия стоит денег. Их приходится платить властям, чтобы они вовремя закрыли глаза, приходится отдавать за перевозку, да и купить стволы изначально тоже надо заплатив деньги. Поэтому я называю цену — двести долларов за китайский автомат, и двести пятьдесят за югославский. И тот и другой мы привезли с собой, кто хочет, может посмотреть. А теперь думайте, что вы будете делать… Или вы честно платите за оружие и получаете его столько, сколько вам будет нужно в любое время. Или вы можете нас убить и бесплатно забрать те два автомата, что мы привезли с собой. Вот только я потом не дам за ваши шкуры и медной монеты. Я все сказал, решать вам…
С деланно безразличным видом Шварцман откинулся назад, скрестив на груди руки, демонстрируя полнейшее равнодушие к своим собеседникам, на самом же деле пристально следя за каждым их движением, за любой пробежавшей по их лицам тенью. Момент был критический. Либо старик должен сейчас безоговорочно признать свое поражение, либо он, Шварцман, не выйдет из этой развалюхи живым. Невероятно обострившимися чувствами он буквально физически ощущал, как напрягся за его спиной чернокожий Зуфар, как дрожит, едва сдерживая нетерпение, в предчувствии крови, одноглазый, как проносятся, сменяя друг друга мысли в мозгу старика, отражаясь неверными тенями в янтарно-желтых глазах.
— Хорошо, — хлопнул по столу ладонью Муммит. — Только из уважения к мужественному полковнику Келлаху я принимаю твои условия. Но ты должен показать мне привезенное оружие, и дать лично его опробовать.
Шварцман тихонько стравил сквозь зубы набранный в грудь воздух, оказывается все то время, пока старик обдумывал его слова, он вообще не дышал, собранный в одну напряженную струну, закаменевший, готовыми к мгновенному рывку мышцами. Справа послышался глубокий печальный вздох, одноглазый не смог скрыть охватившего его разочарования. Сорвалась казавшаяся такой близкой кровавая потеха!
— Конечно, — стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и ровно согласился Шварцман. — Ты знаешь, где нас найти, приходи сегодня после заката. К этому времени мои друзья достанут стволы из тайника и приготовят к стрельбе. Ты сможешь сам все увидеть и попробовать.
— Я приду не один. Со мной будут мои братья.
— Как хочешь, — равнодушно пожал плечами Шварцман. — Только не собирай слишком большую толпу, лишнего внимания нам не надо.
— Договорились, — усмехнулся Муммит. — Лишние глаза и уши никому не нужны. До встречи вечером. А сейчас, прошу, посиди здесь немного, отдохни после разговора. Я и мои люди уходим, не нужно тебе смотреть, куда мы пойдем.
— Уважаю твою осторожность, Муммит, — криво улыбнулся Шварцман. — И отдавая ей должное готов просидеть в этой развалюхе, сколько нужно, лишь бы усыпить твои подозрения.
— Говорят, раньше у змеи, был сладкий голос, как у птицы, но жалила она так же смертельно, — буркнул себе под нос старик, поднимаясь на ноги и делая знак остальным следовать за ним.
Шварцман сохраняя на лице самое серьезное выражение дурашливо поклонился ему вслед.
Когда он вышел из душной, саманной развалюхи на улицу, ноги еще чуть подрагивали в коленях, так и, норовя подломиться. Не прошел даром разговор с братьями-мусульманами. Прислонившись к нагретой солнцем стене, он остановился, подставляя лицо острым, жалящим как пики лучам, пытаясь прийти в себя. За закрытыми веками огненными сполохами метались яркие радужные мушки. Сколько он так простоял, Шварцман не помнил, голова была будто налита изнутри свинцовой тяжестью, противно ворочалось что-то мерзкое внизу живота и отчаянно хотелось хлопнуть залпом стакан холодной водки, чтобы разом разжались сдавившие душу тиски. В итоге отпустило и без запретного для правоверного напитка, только нервно и мелко продолжало пульсировать правое веко. Тряхнув головой, Шварцман огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, в каком направлении ему двигаться из этого полуразвалившегося лабиринта убогих построек. Быстрая, едва заметная тень, метнулась за обломок глиняного забора, уходя из поля зрения. Показалось? Ну нет, это вряд ли.
Сделав вид, что ничего не заметил, Шварцман, устало волоча ноги, побрел вдоль узкой, воняющей нечистотами улочки. Подойдя к первому же перекрестку, он остановился в нерешительности, соображая, куда идти дальше. Задумчиво потянул из кармана платок, вытер вспотевшее на жаре лицо. Ага! Есть! Зажатый в платке маленький кусочек зеркала четко отразил прижавшуюся к стене дома детскую фигурку в выгоревшей майке и шортах. Давешний посланец «уважаемых людей» добросовестно продолжал отслеживать перемещения палестинского студента. Что ж, все правильно, береженного Бог бережет, ну или Аллах, что в принципе одно и то же. Конечно, нельзя бросать бесконтрольно человека, с которым вечером назначена встреча, мало ли куда он может направиться после такого свидания, может быть прямиком в полицию. Молодец товарищ Муммит, все правильно сделал. Решив без нужды не мучить ни себя, ни юного шпиона, Шварцман, старательно не замечая неумелого соглядатая, направился прямиком к дому старого Мустафы. Точнее попытался направиться прямиком, что не слишком-то получилось, пришлось-таки изрядно поплутать по трущобам, проклиная и устроившего в таком месте встречу Муммита, и его людей, и все движение «Фатх» в целом. Пару раз лишь серьезное волевое усилие позволило ему удержаться от того, чтобы просто не остановиться где-нибудь за углом, подождать крадущегося по пятам мальчишку и потребовать от него указать обратную дорогу. Но всему в этой жизни приходит конец, пришел он и замусоренным кварталам городской бедноты, свернув в очередной раз на каком-то перекрестке, Шварцман увидел впереди вполне нормальную городскую улицу, явно ведущую к центру.
К его несказанной радости оба «палестинских студента» оказались дома. Как потом выяснилось Айзек Кацман, в тот день вернулся с городского рынка, где толкался в надежде на установление каких-либо интересных в оперативном плане контактов раньше обычного, из-за банального расстройства желудка. При местной антисанитарии не мудрено. А старший их тройки Мотя Левинзон вообще в тот день не планировал никуда выходить, решив основательно прощупать их квартирного хозяина. В итоге, когда запыхавшийся Шварцман вихрем ворвался в просторную гостиную на первом этаже. Мотя и старый Мустафа блаженствовали, по очереди затягиваясь ароматным дымом высокого кальяна, перед каждым стоял изящный серебряный поднос с чашками кофе и сладостями. Неторопливая беседа длилась уже несколько часов. Мустафе торопиться было некуда, а Мотя, понятно, тоже согласен был беседовать со старым арабом хоть до утра лишь бы услышать в результате хоть что-нибудь интересное. Явление Шварцмана, прервало очередную арабскую байку из цикла «Тысячи и одной ночи», которыми словоохотливый хозяин с удовольствием потчевал гостей. Мотя, только глянув на лицо младшего товарища, тут же вскинулся с горы мягких подушек, на которые секунду назад удобно облокачивался левой рукой.
Вообще-то начальник звался, конечно, не Мотя, а Мотл и со всем приличествующим случаю уважением, но каждый, кто хоть раз воочию видел его оттопыренные уши и добродушно-наивную физиономию, официальное обращение мог применять по отношению к нему лишь с недюжинным усилием. Так и повелось Мотя, да Мотя, сначала за глаза, а потом выяснилось, что сам начальник против такого сокращения ничуть не возражает. Сейчас, правда, он вовсе не Мотя, точно так же, как Шварцман — Саид-Мухаммад.
— Что случилось, Саид? На тебе лица нет. Встретил привидение?
— Почти. Пойдем наверх, надо поговорить. Простите, эфенди, — Шварцман учтиво поклонился Мустафе. — Я заберу этого пустоголового ишака, он наверняка уже утомил Вас своей глупостью.