Исходные положения были следующими.
1. Размножение живых организмов (всех, а не только человека) происходит в геометрической прогрессии.
2. При этом никакого перенаселения планеты, никаких бесчисленных стад слонов или носорогов, сплошным ковром покрывающих лик Земли, не наблюдается. Стало быть, вся эта прорва рождающихся на свет живых существ должна
3. Особи одного вида, одного поколения и даже происходящие от одной пары родителей могут отличаться друг от друга в больших и малых деталях. Об этом Дарвину рассказали усоногие раки. Даже близкородственные организмы несхожи по размерам, силе, выносливости, хитрости, умению хорошо спрятаться или, если речь идет о засадных хищниках, часами терпеливо подкарауливать добычу. Поэтому их шансы на победу в жизненной борьбе должны быть неодинаковы.
Из этого вытекает, что в природе непрерывно идет процесс оценивания, или отбора, особей одного вида с точки зрения их шансов на выживание. Побеждает в борьбе за существование тот, кто лучше других справляется с жизненными трудностями, ловчее обходит конкурентов (т. е. чаще всего своих же сородичей, соперничающих за одни и те же ресурсы). Наградой победителю служит возможность достичь половозрелости и принести потомство, передав ему свои, как можно предполагать, ценные признаки и свойства. Соответственно, хлюпики, неумехи, лузеры, а также болезненные и немощные индивиды обречены на гибель – с ними в могилу уйдут и их «плохие» качества. В результате, следуя логике дарвинизма, каждое новое поколение становится чуть лучше предыдущего. Но и этой малости, если умножить ее на сотни и тысячи поколений, с которыми имеет дело эволюция, должно быть достаточно, чтобы со временем за счет упорного и непрерывного накопления таких изменений количество перешло в качество и на основе предковой формы возник совершенно новый вид. Величайшие эволюционные события, если смотреть на них «в микроскоп», складываются из множества отдельных «подвижек»-улучшений, и каждое из них может быть сколь угодно мелким.
Вам это зрелище несчастных живых существ, отчаянно конкурирующих между собой за место под солнцем, ничего не напоминает? Редкий из противников Дарвина удержался от замечания, что нарисованная им мрачная картина «войны всех против всех» в природе – отражение отношений в обществе, в котором Дарвин воспитывался и жил. Для общества, где господствуют свободное предпринимательство и рыночная конкуренция при почти нулевом вмешательстве государства (принцип laisser-faire, или «будь что будет»), это замечание не лишено рационального зерна. Ученые – продукт своей эпохи, живущие в конкретных социальных условиях, а, как известно, нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Характерные для Британии общественные отношения, несомненно, оказывали воздействие на стиль мышления Дарвина и других его соотечественников (в первую очередь на Альфреда Уоллеса – о нем чуть ниже), которым независимо друг от друга пришла в голову идея естественного отбора. Ничего подобного в умах мыслителей Германии, Франции, России в то время не родилось. Но не будем и преувеличивать этот фактор. Никакие общественные отношения не определяют полностью характер и суть научных теорий, иначе правы были бы некоторые идеологи сталинской эпохи, делившие все науки на «пролетарские» и «буржуазные». Идея естественного отбора быстро вышла за пределы Англии и прижилась даже в тех странах, где капитализм только начал развиваться (например, в Российской империи).
Добавлю, что естественный отбор потому и назван естественным, что у него нет никакого «автора» или разумного исполнителя. Он безличен и протекает подобно другим природным процессам, за которыми не стоит ничья воля – добрая или злая. Он подобен земному притяжению, дрейфу континентов или образованию морозных узоров на стеклах, со сложностью и прихотливостью которых едва ли могут соперничать работы художников.
Дарвин медлил, сознательно медлил с опубликованием своей теории. Похоже, он бы не возражал, если бы она была обнародована после его смерти, и даже распорядился на этот счет в своем завещании. Однако под влиянием друзей, которые знали о его работе и понимали ее цену, в 1856 г. он все-таки приступил к написанию специальной книги об эволюции. Несмотря на одолевавшие его приступы хронической болезни, рукопись росла в объеме и спустя два года перевалила за тысячу страниц. Этот огромный трактат, который назывался «Естественный отбор», так никогда и не был окончен. Снова вмешался удивительный и непредсказуемый случай.
В начале июня 1858 г. Дарвину пришло письмо от младшего коллеги, натуралиста Альфреда Рассела Уоллеса (рис. 2.2), который находился тогда в длительной экспедиции по Малайскому архипелагу. Они не были знакомы лично, но до этого изредка переписывались, и Уоллес в общих чертах знал, что Дарвин интересуется эволюционной проблематикой. Письмо содержало рукопись Уоллеса, озаглавленную «О тенденции разновидностей к неограниченному уклонению от своего типа». Автор спрашивал у Дарвина совета относительно своего сочинения и просил содействия в его опубликовании{86}.
Как вспоминал потом Дарвин, он был потрясен. Уоллес совершенно независимо от него пришел к идее естественного отбора, причем излагал ее в таких выражениях, как будто имел возможность прочитать сокровенную дарвиновскую рукопись. Конечно, это было совпадение (но не абсолютная случайность: Уоллес, как и Дарвин, испытал на себе влияние Мальтуса, и потому их мысли текли в одном направлении). Однако Уоллес не имел такого научного задела, как Дарвин, и не работал над своим сочинением долгих два десятка лет. Идея естественного отбора (конечно, этот дарвиновский термин он не использовал, поскольку не мог о нем знать) пришла к нему в феврале 1858 г. между приступами жестокой тропической лихорадки, поразившей его на Молуккских островах. Это было поистине гениальное озарение, которое Уоллес поспешил оформить в виде небольшого научного трактата.
Что было делать Дарвину? Человек низкой души на его месте, скорее всего, уничтожил бы письмо, причем Уоллес мог никогда не узнать об этом и думать, что оно пропало по дороге. Однако Дарвин был джентльменом и о таком поступке даже не помышлял. В то же время ему не хотелось терять свой приоритет первооткрывателя, тем более что его друзья знали, что он пришел к идее естественного отбора гораздо раньше Уоллеса и вложил в ее разработку очень много труда. После совещания с коллегами было принято соломоново решение. Дарвин быстро написал короткий текст с изложением собственных взглядов на проблему, и оба сочинения, его и Уоллеса, были зачитаны на заседании лондонского Линнеевского общества. Так 1 июля 1858 г. состоялась «мировая премьера» теории естественного отбора. Одновременно были обнародованы выдержки из писем Дарвина Аза Грею, а также из черновика, написанного Дарвином еще в 1844 г., когда невольному сопернику ученого шел всего 21-й год.
Рис. 2.2. Альфред Рассел Уоллес в возрасте 30 лет
Уоллес тоже был джентльменом и, возвратившись несколько лет спустя из тропиков, полностью признал первенство Дарвина, согласившись, что его старший коллега продвинулся куда дальше, чем он. Никаких споров о приоритете между учеными не возникло, и теория естественного отбора вполне заслуженно именуется дарвинизмом, а не каким-нибудь там «дарвинизмом-уоллесизмом».
Короткая статья с изложением основ дарвинизма, опубликованная в 1858 г., была адресована специалистам-биологам, прошла сравнительно малозамеченной и сенсации не произвела. Подводя итоги этого года, президент Линнеевского общества Томас Белл заметил, что никакими революционными открытиями в науке он не ознаменовался{87}. По совету Лайеля Дарвин оставил работу над своим огромным трактатом и решил напечатать его «сокращение», которое и стало тем, что мы знаем как «Происхождение видов». «Сокращение» – это том объемом в 400 с лишним страниц в современном русском издании. На его подготовку Дарвину потребовалось всего 46 дней.
Книгу согласился выпустить в свет известный английский издатель Джон Марри (Murrey), который раньше уже публиковал книги Дарвина. Репутация автора была столь высока, что издатель даже не захотел предварительно прочитать рукопись. Тираж первого издания, поступившего на книжный рынок 24 ноября 1859 г., составил всего 1250 экземпляров{88}. Книга стоила 14 шиллингов, что было достаточно дорого даже для читателей среднего достатка. Судите сами: 20 шиллингов составляли фунт стерлингов, который в то время «весил» куда больше нынешнего. По некоторым данным, в тогдашней Англии человек мог прожить на фунт целую неделю{89}. Тем не менее, как утверждал сам Дарвин в своем письме к Хаксли{90}, весь тираж был раскуплен за один день, и с его легкой руки эта легенда стала общим местом в мировой «дарвиниане». Доверчивый читатель может вообразить себе толпы викторианских леди и джентльменов, штурмующих книжные магазины. На самом же деле почти половина тиража ушла оптовым покупателям, включая крупную фирму, снабжавшую английские библиотеки. Так что 24 ноября в розницу могло быть продано не более 600 экземпляров{91}. Это никак не отменяет того факта, что научный трактат, написанный сжатым, суховатым стилем, да к тому же продающийся по высокой цене, стал бестселлером. Уже в декабре 1859 г. Марри сделал допечатку первого издания – еще 3000 экземпляров, а в январе 1860 г. выпустил таким же тиражом второе издание «Происхождения». Всего при жизни Дарвина книга вышла шестью изданиями в Англии, также были сделаны перепечатки в Соединенных Штатах и многочисленные переводы на европейские и японский языки. Как коммерсант Марри мог быть доволен: трактат Дарвина, не рассчитанный на массового читателя, переиздавался его фирмой вплоть до 1926 г., причем только с 1859 по 1886 г. совокупный тираж «Происхождения» составил около 30 000 экземпляров.
В середине ноября 1859 г. Марри разослал несколько экземпляров «Происхождения» потенциальным рецензентам. Первый публичный отклик на книгу Дарвина появился 19 ноября, еще до ее официального поступления в продажу. Подобно оценке Седжвика, этот отзыв был крайне критическим, почти разгромным{92}. Но что хуже всего, рецензия появилась в еженедельнике
Люди оставили Бога и поклонились Закону [Природы]. Они предлагают системы, которые, будучи основанными на Фантазии, живут недолгой жизнью мотылька, чтобы потом рассеяться как бесплотная ткань (airy fabric) мечты. ‹…› Зачем конструировать еще одну усложненную теорию, исключающую Божество из продолжающихся актов творения? Почему бы не признать наконец, что все виды были созданы творческой энергией Всемогущего? Отчего не признать прямое вмешательство [Бога] вместо совершенно ненужных непрямых и удаленных действий закона [природы]?
Рецензент, похоже, искренне недоумевал, зачем Дарвин писал свою книгу, ведь ответы на все вопросы уже давным-давно известны. Бог сотворил все виды на планете своей творческой волей, они неизменны во времени и не переходят друг в друга, что, по словам Лейфчайлда, «было надежно установлено самыми выдающимися натуралистами». Поэтому теория Дарвина не только ложна, но и совершенно избыточна как праздная игра ума.
Преподобный критик, конечно же, не смог обойтись без «обезьяны» (о ней, как мы помним, в «Происхождении» нет ни слова). Он обвинил Дарвина в создании новой концепции, согласно которой «человек был рожден вчера – и исчезнет завтра. Мы не бессмертные существа, а всего лишь временные и, как оказывается, случайные». Эта рецензия задала тон долгой традиции критиковать дарвинизм не как
Листая пожелтевшие страницы английских журналов Викторианской эпохи, читатель находит одни и те же мотивы и перепевы, уже знакомые нам по письму Седжвика Дарвину: