- Завтра с утречка, - обрадовался Родионов, - сейчас дуй в строевую часть, оформляй командировочные и всё остальное, а потом ко мне, растолкую что и как.
На следующий день Павел ровно в восемь утра был в штабном автобусе. На заднем сидении расположилось четверо стажёров курсантов. Всё рослые, плечистые, как на подбор. Новенькая полевая форма выглажена, подогнана, словно собрались на парад. Им ещё ни разу не приходилось стажироваться в таком опасном месте, как Мёртвый континент и теперь сидят довольные, в предвкушении необыкновенных приключений – глаза блестят, щёки покрыты румянцем, переговариваются излишне громко.
Павел ссутулился на сидении возле водителя, небритый подбородок трётся о воротник, больно цепляется за металлические эмблемы. Как назло, проспал, бриться было уже некогда. Хотел соскоблить щетину в машине, на ходу, но впопыхах забыл бритву и теперь сидел злой, расстроенный. Болтовня и смешки стажёров раздражали.
В динамике раздаётся короткий перезвон колокольчиков – электронная система охраны опознала своих, половинки автоматических ворот медленно ползут в стороны. Автобус мягко трогается, неторопливо едет прямо к посадочной площадке для вертолётов. Дежурная машина уже вращает лопастями, турбины жалобно воют, будто жалуются пилотам на жизнь в неволе – летать не дают! – вход в салон неприветливо раззявил беззубую продолговатую пасть. Курсанты буквально прыгнули в нутро машины, расселись возле иллюминаторов. Капитан неторопливо поднялся, алюминиевое сидение, обтянутое несгораемой кожей, недовольно заскрипело под его немалым весом. На сияющий хрусталь окошечка даже не покосился; вертолёт мчится с такой скоростью на сверхнизкой высоте, что поверхность земли сливается в серо-зелёную муть, смотреть не на что. Дверь автоматически закрывается, поворачиваются рычаги уплотнительного механизма. Завывания и свист за бортом глохнут. Машину пробирает мелкая дрожь, салон слегка покачивается, ощущение твёрдости под ногами исчезает. Невидимая сила вдавливает людей в спинки сидений, головы тяжелеют. Давление становится сильнее и сильнее, но вдруг останавливается на полпути. Павел недовольно морщится, трясёт головой – лопасти подъёмного винта сложились, турбины заработали на полную мощность, вой ушёл на сверхвысокие частоты. Пилоты выводят машину по длинной дуге прямо на скоростную железнодорожную магистраль Москва - Ревель. Когда-то на побережье стоял город Таллин, один из лучших портов на Балтике и прекрасная база для военно-морского флота. Непрерывно поднимающаяся вода сначала превратила город в некую эстонскую Венецию, а потом и вовсе поглотила. Вода наступала, никакие дамбы не могли остановить. Прибалтика ушла на дно. На узкой полоске земли, что осталась от страны эстов, построили небольшой городок под названием Ревель – давным-давно, в позапрошлом веке, так назывался утонувший Таллин. В Ревельском порту располагается часть Атлантической эскадры ВМФ России.
Капитану Климочкину с четырьмя курсантами стажёрам надлежало прибыть на базу, встретиться с командой «чистильщиков» во главе с неведомым подполковником из главка, затем на тяжёлом экраноплане «Гангут» отбыть в район дислокации патрульной эскадры во главе с авианосцем «Варяг». Экраноплан «Гангут» был первым кораблём серии и направлялся в Атлантику на ходовые испытания. Заодно предстояло проверить всё системы вооружения как на учебных стрельбах, так и на боевых, если представится возможность. Командир эскадры твёрдо обещал. Экраноплан последнего поколения был ничем иным, как тяжёлым крейсером. Вооружение и огневая мощь полностью соответствовали требованиям, предъявляемым к боевым кораблям этого класса, а возможности гораздо больше. Когда-то экранопланы считались совершенно бесперспективным направлением, всё работы свернули, а уже построенные хранили едва ли не под открытым нёбом. Технологии прошлого века сделали прекрасную машину слишком дорогой и прожорливой. И только спустя годы удалось создать такой двигатель, рядом с которым движок атомного ледокола «Россия» моторчик от детского автомобильчика. Судно целиком построено из сложных полимеров с перестроенной атомной решёткой. Такой материал не подвержен отрицательному воздействию внешней среды, артиллерийские снаряды отскакивают от брони, не причиняя никакого вреда. Но даже если кумулятивный заряд сумеет прожечь дырку сантиметров тридцать глубиной, она сразу же затягивается. Столкновение с айсбергом, что исключено, так как экраноплан летит над водой на высоте в несколько метров, не причинит ни малейшего вреда. Ну, разве что посуда на кухне попадает. Но не разобьётся!
Вертолёт мягко коснулся бетона посадочной площадки, двигатель взвыл напоследок и стих. Дверь плавно отъехала в сторону, бортовой компьютер ласковым женским голосом предложил покинуть салон. Павел вышел первым, за ним курсанты. Прохладный ветер с моря без предупреждения поцеловал влажными губами лицо, запорошил мелкой изморосью. Тёплые запахи пластмассы, кожи и краски, которыми пропитался салон вертолёта, моментально выветрились из лёгких, на их место пришли запахи водорослей, соли и чего-то такого, чём пахнет только море.
Встречающий, мичман с «Гангута», сообщил, что команда «чистильщиков» уже убыла самолётом на «Варяг», поэтому группе капитана Климочкина следует немедленно прибыть на борт экраноплана. Отплытие через полчаса. Павел кивнул, группа последовала за мичманом к электромобилю. Оранжевая машина бесшумно покатила по абсолютно гладкому и блестящему, словно крышка рояля, покрытию пирса. Павел с любопытством посмотрел вниз – такого нано асфальта видеть ещё не приходилось.
Экраноплан «Гангут» издалёка был похож на атомную подводную лодку, только с крыльями. Гигантский темно-серый корпус слегка приплюснут посредине, рубка низкая и сильно скошена назад. На корпусе нет никаких выступов, только автоматические пушки вдоль бортов, но и те скрыты за обтекателями. Наверху и по бокам закреплены сигарообразные контейнеры, похожие на подвесные топливные баки сверхзвуковых истребителей, только эти впятеро больше и внутри не топливо, а ракеты класса «вода - земля», «вода – воздух» и универсалы с ядерными боеголовкам – так, мелочь, килотонн пять-десять. Нет и привычных решёток радаров – их функции выполняет покрытие корпуса, так что командир видит на приборах всё, что делается в радиусе триста шестьдесят градусов – в воздухе, на воде, под водой на многие километры. Это же покрытие поглощает всё известные излучения, так что корабль невидим для приборов противника. Но самой интересной деталью были крылья. Сейчас они сложёны, словно крылья ангела за спиной или, скорее, демона, потому что расположены наоборот. В боевом положении экраноплан похож на латинское W, только сильно вытянутое вперёд. Идея пришла в голову одному советскому учёному ещё в конце шестидесятых годов двадцатого века. Впервые такую конфигурацию крыльев применили лёт через тридцать на сверхзвуковых истребителях фирмы Сухого. Новая «сушка» произвела сногсшибательно впечатление. Она выполняла такие манёвры в воздухе, которые самолёты традиционной формы не могли делать в принципе. На Западе вообще не понимали, почему такой самолёт летает. Прошли годы и такую технологию применили на флоте. И хотя от Запада в прежнем понимании остались рожки да ножки, развитие военных технологий продолжалось. Мало ли с каким противником придётся встретиться России!
Ровно в полдень «Гангут» осторожно отвалил от причальной стенки базы ВМФ «Ревель». Вдоль берегов узкого пролива шёл медленно, аккуратно, потому что быстро затормозить такому судну невозможно – конструкция двигателей такова, что отработать «полный назад», как на обычном корабле, нельзя. Серьёзный недостаток, но достоинства перевешивали. Всё-таки для боевой машины задняя скорость не главное. Узкое горло пролива распахнулось, словно широкая пасть неведомого гигантского существа. На корабле прозвучала короткая команда и автоматика заблокировала всё наружные люки и двери. Они и так были закрыты, автоматика сработала на защиту от дурака. Матросы и офицеры занимает места, звучат щелчки замков – каждый застёгивает страховочный ремень. В момент разгона никто не имеет права стоять, тем более ходить. Тяжёлый корабль стремительно набирает скорость, по корпусу бежит дрожь от ударов о волны. Несколько секунд, тряска пропадает, всех находящихся на борту вдавливает в кресла. Ускорение нарастает, трудно шевелить руками и ногами, голова не поворачивается. Ощущение такое, словно не на корабле, а на взлетающей ракете. Шума работающих двигателей не слышно, но на уши давит больно – моторы гудят на сверхвысоких частотах. Внезапно давление прекращается, начинается обычный полёт. Голос из динамика сообщает, что команде можно встать с кресел.
Павел поворачивает тяжёлую голову к иллюминатору. За куском модифицированного хрусталя толщиной с детскую голову виден странный двухцветный мир: низ серый, верх бело-голубой, разделён идеально ровной линией. На огромной скорости окружающий мир сливается и только горизонт делит его пополам. Где-то в вышине солнце, но его не видно – оно торопливо убегает обратно на восток. Появилось чувство, что находится на пассажирском скутере, что регулярно курсируют между Россией и Финляндией. Эти кораблики вместимостью пятьдесят пассажиров очень удобны. Расстояние от Питера до Хельсинки увеличилось почти втрое из-за подъёма уровня Балтийского моря, оба города даже пришлось переносить вглубь страны. Получилось, что скутеры рентабельнее самолётов – скорость чуть меньше, но скутер идёт по прямой. Тормозной путь составляет всего полтора километра. Пилоты просто задирает нос машины и скутер становится на дыбы. Вот так, продавливая воздух, машина с W-образными крыльями гасит скорость и на малой скорости причаливает. Экраноплан, судя по всему, тормозит так же. Павел ни разу не видел, как летают большие экранопланы. Вот и теперь, из иллюминатора, что увидишь? А посмотреть, как встаёт на дыбы тяжёлый крейсер, стоит. Такая масса при торможении наверняка гонит перёд собой ураганный ветер и штормовую волну метров шести в высоту. Морской пехоте остаётся только позавтракать перёд высадкой - пока волна схлынет – а потом неспешно, чтоб ног не замочить, высаживаться на очищенный от противника берёг.
Раздумья прервал громкий смех. Стажёры веселятся, обсуждая что-то там своё, студенческое.
«Молодёжь… - грустно подумал Павел, - что им проблемы какого-то капитана? Они думают, что любое море по колено, всё дороги открыты, их везде ждут и любят. А ещё думают, что всё пули пролетят мимо, жить будут долго и счастливо, станут генералами, потом миллионерами, и жёны будут всегда красивыми и любить только их одних. Увы, так не бывает. А если и случается чудо, то с одним из миллиона». Снова отвернулся к окну. Взгляд упал на пульт управления креслом. Палец жмёт кнопку включения массажёра, сиденье начинает странно ёрзать, спина ощущает частые твёрдые прикосновения, словно какой-то шутник тычет пальцами через обшивку. Павел вначале испытывает неудобство, даже раздражение – какого чёрта тыкать пальцами в спину и тормошить? Но скоро успокаивается, его начинает клонить в сон. Видно, куцые мозги кресла сообразили, как правильно делать массаж, программа перестроилась.
… вдруг с удивлением обнаруживает, что положение тела изменилось – спина заваливается, а ноги поднимаются и при этом что-то сильно сдавливает грудь. Дёрнулся, ничего не понимая, поспешно открыл глаза. Мир за окном стал совсем другим, линия горизонта странно сместилась по диагонали, скорость упала, различимы волны серо-стального цвета с белыми кудряшками. « Приехали! Корабль идёт в режиме торможения с поднятым корпусом, потому так и давит груд страховочный ремень, - догадался Павел. – А я, кажется, задремал, как старая лошадь? Грустный факт, вроде бы рановато для меня». Вой моторов постепенно переходит в слышимый диапазон, на барабанные перепонки начинает ощутимо давить. Ещё несколько длинных секунд и корабль мягко ложиться параллельно воде. Сразу начинается лёгкая тряска. Павел любопытно смотрит через иллюминатор вниз. Экраноплан летит над водой, едва касаясь верхушек волн. Скорость ещё очень высока, но не сравнима с той, с которой только что летел через Атлантику. Через несколько минут динамик сообщает металлическим голосом, что капитану Климочкину и его команде следует подняться на верхнюю палубу.
Наверху гуляет холодный ветер, серые тучи толпятся над головой, словно раздумывая, пролиться дождём или нет? «Гангут» плетётся, как обыкновенная надводная посудина, волны злобно колотятся в борта, будто торопятся забодать нахала, пока он опять не поднялся в воздух. С неба слышится посвистывание и вой. Это приближается посыльный катер – небольшая транспортная машина вертикального взлёта и посадки. Круглой формы, кабина пилота сверху. За характерный вид на жаргоне моряков называется «корзина». Именно этот аппарат должен доставить Павла и четверых курсантов на «Варяг». Громадный, как стадион в Лужниках, авианосец застыл темно-серым материком милях в трёх от экраноплана. Посылочный катер сёл в уголке необъятной палубы и, едва всё вышли, подъёмник опустил его на второй ярус палубы. Пока вахтенный матрос бежал к ним от рубки, Павел с любопытством огляделся. Он ни разу не был на «Варяге» и увиденное впервые поражало воображение. На огромной палубе нет никого. Время от времени броневые листы покрытия расходятся, из тёмных недр появляется штурмовик. Едва плита подъёмника становится на один уровень с палубой, как крылья расправляются, носовая часть самолёта приподнимается. Двигатель свирепо взвывает, штурмовик поднимается вертикально вверх и вбок, валится на крыло и с оглушительным рёвом уносится вдаль. За ним другой, третий. Патрульные группы штурмовиков выполняют единственную задачу – уничтожение обнаруженных кораблей контрабандистов и вообще всех плавательных и летательных аппаратов, что не отвечают на запросы «свой-чужой». Кроме того, регулярно проводятся ковровые бомбардировки береговой линии в глубину на пятнадцать-двадцать километров. Создаётся полоса мёртвой, в буквальном смысле, земли вдоль побережья Атлантического океана. Однако желающих сколотить состояние на сокровищах Мёртвого континента достаточно и работы кораблям и самолётам хватает.
Вахтенный матрос проводил до двухместной офицерской каюты. Павел положил сумку на койку, огляделся. В глаза бросились знаки различия подполковника на полевом кителе, что висит напротив. Его поселили в один кубрик с офицером главка, понял Павел. Поморщился, но делать нечего, придётся потерпеть столичного хлыща, что соизволит побаловаться войнушкой. Прошёл в умывальник – надо умыться с дороги, сбрить щетину. Закончив бритьё, взглянул ещё раз в зеркало. На похудевшей роже уныло блестят равнодушные глаза, морщины на лбу словно приклеились, как будто их обладатель находится в постоянных раздумьях о мировых проблемах. « Размышляй не размышляй, всё равно тебя выкинут. И наверно, правильно», - подумал Павел. Распахнул дверь, бросил полотенце, стараясь попасть на вешалку. Попал. Прошёл к койке, сунул в боковой карман сумки дорожный туалетный набор. За спиной раздаётся странно знакомый голос:
- Здравствуйте, я ваш сосед по комнате.
Павел не спеша поворачивается. На второй койке сидит мужчина, смуглый, волосы седые, как семидесятилетнего старика, но лицо молодое. Самоё примечательное во внешности соседа – глаза. Большие, по-восточному чуть-чуть вытянутые в уголках, в обрамлении густых ресниц такой длинны, что казались искусственными. Мужчина поправил длинную чёлку, в глазах мелькнуло удивление.
- Сашка, ты что ли? – изумлённо спросил Павел.
- Пашка? Вот дела! – тихо произнёс мужчина, - никак не ожидал тебя встретить.
Павел широко улыбнулся, с радостью сжал протянутую ладонь. Это был его старый товарищ и однокашник по институту, Александр Пульвердиев. Фамилия странная для русского уха, но это потому, что отец Сашки был азербайджанец, а мать русская. Сын получился по-восточному смуглым, в отца, а удивительные глаза достались от матери. Пульвердиев был хорошим, добрым парнем, одним из тех, о ком Павел всегда вспоминал с тёплым чувством. Александр пробежал взглядом по широким плечам, выпуклой от мускулов груди Павла, с завистью произнёс: