— Дома ли миссис Кэри и миссис Пейдж? — осведомился Клайд.

Негр приложил к уху ладонь и прошепелявил:

— Простите, шер. Плохо шлышу.

— Дома ли миссис Кэри и миссис Пейдж?! — повторил Клайд. На этот раз он кричал.

— О, да, да. Будьте любезны, пройдите в гоштиную! Што мне шкажать миш Шофи? Хто пришел?

— Скажи, пришел мистер Клайд Бачелор.

— Миштер Хайд, да, да. Миш Шофи, конешно, будет ошень рада увидеться с вами.

Разумеется, приход Клайда ее вовсе не обрадовал. Да, она была безупречно учтива, ибо условности и положение не позволяли ей вести себя иначе. Она приняла соболезнования по поводу смерти зятя. Да, все обстояло весьма печально. Казалось, полковник начал постепенно выздоравливать… и всех это очень воодушевило. Вообще-то он был почти ее ровесником… Но тут дала себя знать старая рана, она открылась, и в нее попала инфекция. Да, прошло уже почти полгода… Во время траура они с дочерью вернулись на плантацию.

Поскольку Клайд еще ни разу не видел миссис Кэри не в трауре, то он испугался, что Люси будет буквально погребена под траурным одеянием. Он вспомнил, какой свежей она всегда выглядела, какой милой была в серо-лиловых одеждах, и ему была ненавистна мысль о том, что теперь она с ног до головы в черном. Однажды она чуть ли ни извиняющимся тоном объяснила ему, что мужа угнетают черные цвета возле его постели и поэтому она не носит темного, хотя по обычаю должна носить, ведь погибли ее отец и братья. Что ж, теперь это неизбежно — Люси будет в черном. Между тем отвращение при этой мысли смягчалось осознанием скрытого за этим трауром содержания: ведь Люси больше не была женой другого человека и, в конце концов, после долгого ожидания с тех пор, как он впервые услышал ее голос за стеною сада, он сам мог бы сделать ей официальное предложение руки и сердца.

— Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я явился нарушить ваше уединение. Ваше или вашей дочери, — проговорил он. — Но прежде чем я уйду, мне бы хотелось засвидетельствовать ей мое почтение.

— Мне очень жаль, но в настоящее время моя дочь не в состоянии встречаться с кем-либо.

— Она больна? — с тревогой спросил Клайд.

— Нет, не совсем так… Но, разумеется, она совершенно убита горем и…

Клайд перебил ее.

— Я буду предельно тактичен и не произнесу ничего, что могло бы прибавить ей горя, — поспешно сказал он.

— Я еще не закончила, мистер Бачелор. Моя дочь совершенно убита горем, и, кроме того, ей пришлось перенести самое серьезное испытание, какое выпадает на долю женщины. Менее двух недель тому назад после продолжительных родов, вне всякого сомнения, удлинившихся вследствие потрясения, связанного с потерей мужа, она родила девочку. И теперь все еще лежит в полном изнеможении.

Первой реакцией Клайда на эти слова была едва скрываемая ярость. Так, значит, этот герой сражений, несмотря на слабость и раны, все же оказался способен зачать ребенка! Клайд был убежден, что Люси не стала бы пренебрегать своими супружескими обязанностями, но неужели она исполняла их охотно? А может быть, и радостно принимала объятия умирающего человека?! Клайду стало не по себе при мысли, что ребенок мог явиться результатом подчинения, такой ребенок намного неприятнее, чем рожденный в супружеской радости.

Тут Клайд почти устыдился своего возмущения и с печалью признался себе, что не ощущает никакой ревности или зависти. На мгновение он забыл, что именно сейчас Люси должна быть объектом его самого глубокого сочувствия. Она ведь понесла огромную утрату и, конечно же, любила мужа, иначе не вышла бы замуж за этого человека. И родила ему ребенка «после продолжительных родов» на этой уединенной плантации. Возможно, ей помогала неопытная, неграмотная повивальная бабка из цветных. Да тут и сомневаться нечего! Миссис Кэри не преувеличивала, сказав, что дочь пребывает в полном изнеможении. Кроме того, он почувствовал, что мать с дочерью находятся в еще более затруднительном положении, нежели в Ричмонде. Обивка на мебели вытерлась и разошлась по швам, в гостиной было неимоверно холодно, и миссис Кэри не предложила ему ничего выпить и закусить с дороги. Он знал, что такого прежде ни за что не случилось бы. Каким бы нежеланным гостем он ни был, ему обязательно предложили бы что-нибудь выпить и поесть, если бы таковое имелось, равно как имелся бы и тот, кто все это подал бы ему. Действительно, все на этой некогда зажиточной плантации говорило о страшной нищете. На этот раз он не осмелился предложить помощь, но с собой он захватил корзинку с вином. Он привез вино как знак вежливости, считая, что может подарить его, мотивируя тем, что ввоз подобного продукта еще не разрешен через Атлантику, а он по счастливой случайности натолкнулся на такое доброе вино. Миссис Кэри не отклонила подарка и после едва ощутимой паузы даже попросила Клайда откупорить одну из бутылок, чтобы вместе оценить вкус этого урожая. Однако он вежливо отказался, сказав, что уже поздно, а ему не хотелось бы возвращаться в Ричмонд затемно по незнакомым дорогам. Раз он не смог повидаться с Люси и немедленно помочь ей, то его приезд потерял всякий смысл.

Однако Клайд был не из тех, кто долго терпит поражение. На следующий день он написал Люси письмо, выражая сожаление, что не смог повидаться с ней, а также надеясь, что в следующий его приезд в Ричмонд состояние здоровья позволит ей принять его. Ответ пришел с задержкой, поскольку письма с плантации претерпевали несколько «пересадок», прежде чем добраться до места назначения, однако, когда письмо пришло, он решил тут же отправиться в Сорренто. Люси очень сожалела, что не встретилась с ним. И вообще если бы она знала, что он заезжал, то настояла бы на встрече с ним, чтобы показать ему своего красивого ребенка. Она назвала девочку Кэри, поскольку больше никого по прямой линии не осталось, чтобы продолжать фамилию семьи. Люси уверяла, что мистер Бачелор нашел бы малышку очаровательной, и надеялась, что он не станет откладывать свой следующий визит настолько, что девочка успеет достаточно подрасти. Кроме того, сама Люси с огромной радостью встретится с ним, чтобы лично поблагодарить за восхитительное вино, придавшее ей сил во время ее выздоровления. Также ей хотелось бы показать ему плантацию, которую все же стоит посмотреть, хотя, разумеется, ее нельзя сравнить с тем, что было до войны. И еще она оставалась его искренним и благодарным другом, Люси Пейдж.

Именно последние строки письма и подстегнули Клайда незамедлительно отправиться в Сорренто. Вообще-то его вовсе не интересовала малышка, он просто был склонен верить в ее очарование, как в очарование любого другого ребенка, безумно обожаемого матерью, считающей, что ее дитя самое красивое на свете. Когда Клайда ввели в гостиную, он увидел Кэри в колыбельке, стоящей рядом со стулом матери. За спиной девочки была подоткнута подушка, хотя Кэри уже могла обходиться и без нее. При этом она, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то тихо мурлыкала. Ее чудесно вылепленная головка в мягких завитках волос сияла, как будто увитая золотыми нитями, а голубые глаза блестели в какой-то тайной детской радости. Вместо противного, неприятного ребенка, которого ожидал увидеть Клайд, он обнаружил очаровательное создание. Заметив, что он смотрит на нее, девочка рассмеялась и протянула к нему свои пухленькие, как у херувимчика, ручки, желая, чтобы он взял ее к себе на колени. С этой секунды он и стал ее рабом…