Весь Новый Орлеан единодушно сходился в одном: свадьба Пьера де Шане и Арманды Винсент была выдающимся событием весеннего светского сезона.

Для этого события все золотые украшения кафедрального собора вынесли вперед и установили на высоком алтаре, где они сверкали при свете свечей. Архиепископ, человек солидный и степенный, казалось, выглядел еще более внушительно, когда в полном облачении стоял при входе в храм, ожидая прибытия свадебной процессии, приближающейся к нему под звуки «Пророка» Мейербера[70]. Первыми вышагивали одетые в разноцветные средневековые костюмы два огромных солдата швейцарца[71], участвующие лишь в самых торжественных церемониях. За ними — двенадцать шаферов в официальных вечерних фраках. Далее следовали двенадцать подружек невесты в белых платьях из mousseline de soil[72]; их вуали закреплялись венками из белых роз. Подружки невесты шли парами, соединенными гирляндами из роз. За ними шли две девочки с букетами, тоже с вуальками, увенчанными розами, но одетые не в mousseline de soil, а в блестящий перкаль[73], который больше соответствовал их нежному возрасту. Вместо гирлянд они несли позолоченные, украшенные ленточками корзины с лепестками цветов, которые они разбрасывали вокруг. За ними под руку с отцом шла невеста. Бриллиантовая диадема венчала ее голову, покрытую фатою из ручного кружева, каскадами ниспадающей на плечи и превращающейся в длинный шлейф; и, наконец, в соответствии с освященной веками традицией завершали процессию мать жениха под руку с женихом и мать невесты под руку с отцом жениха.

Несмотря на то, что сенсация, произведенная де Шане поначалу, ко времени свадьбы уже пошла на убыль, появление в подобной ситуации старого маркиза вместе с молодым снова вызвало восторженные замечания. Они оба выглядели блестяще. Что касается маркизы, ее наряд был умопомрачительно шикарным. Однако наибольшее удивление и даже потрясение вызвало появление в соборе Кэри Пейдж Винсент.

Многие полагали, что она вряд ли вообще явится на свадьбу, а если и придет, то будет одета в какое-нибудь свободное платье, соответствующее ее положению; безотносительно к тому, какая будет погода, она оденется неприметно. Присутствующие дамы деловито прикинули на пальцах сроки и пришли к выводу, что фигура Кэри еще не претерпела заметных изменений.

Кэри вошла в собор под руку с мужем. Органист уже взял аккорды, знаменующие начало особой музыки для свадебного кортежа, и все приготовились к его прибытию; глаза присутствующих устремились к центральному нефу, и самые старшие и набожные из гостей издали громкие вздохи, поскольку вместо чего-нибудь неопределенного на Кэри было платье почти такого же цвета, как ее золотые волосы. Широкие рукава не скрывали запястий, унизанных сверкающими браслетами. Очень глубокое декольте полностью открывало тяжелое золотое ожерелье, а складки атласного лифа были заложены так, что грудь молодой женщины подчеркивалась наивыгоднейшим образом. Если прежде в фигуре Кэри и имелись какие-нибудь незначительные недостатки, то их можно было определить следующим образом: ей не доставало шарма, присущего совершенно созревшей женщине; теперь же изящная округлость ее груди была прекрасна. Голову венчало украшение из двух желтых перьев (явно из крылышек какой-то экзотической птички), соединяющихся у основания желтым бантом. Перышки красиво колыхались над головой Кэри, не только делая ее выше, но и создавая иллюзию быстрого и легкого движения. В руке у Кэри красовался огромный букет желтых роз, перевитый золотыми кисейными ленточками, развевавшимися и трепетавшими, когда она шла по проходу, одаривая всех присутствующих ослепительной улыбкой и приветственно кивая знакомым. Достигнув наконец первого ряда скамеек, она грациозно высвободила руку из руки Савоя, чтобы он успел присоединиться к кортежу, находящемуся в задней части собора, после чего положила букет на сиденье рядом и легко опустилась на колени. Когда она крестилась, браслеты мелодично звенели. Она несколько секунд стояла на коленях в таком положении, чтобы всем были видны ее безупречный профиль и не менее совершенная фигура. Наконец Кэри поднялась, вновь взяла букет и повернулась лицом к проходу именно в тот миг, когда из ризницы показался архиепископ, а органист заиграл торжественный марш из «Пророка».

— До чего красиво она прошла! — прошептал один из кузенов Винсентов своей жене. — Если бы ты меня спросила, кто был гвоздем программы этой свадьбы, то я бы, не колеблясь, назвал жену Савоя.

— Я тебя ни о чем не спрашивала, — раздраженным шепотом отозвалась та. — А вот если бы спросил меня, то я бы тебе ответила, что так привлекать к себе внимание — полнейшее отсутствие вкуса и такта! Да еще на свадьбе! Не говоря уж о ее положении…

— Да ты посмотри на нее! Никто бы никогда даже не догадался о ее положении, если бы всяким старухам не понадобилось вопить об этом во всеуслышание с крыш домов. А то, что она выделяется среди остальных, так женщина с внешностью, как у нее, иначе просто не может. Тут уж ничего не поделаешь. Такая женщина будет всегда выделяться, в любой толпе.

Больше он ничего не смог добавить, поскольку кортеж уже достиг середины прохода и жена злобно ткнула мужа пальцем в бок, а остальные степенные дамы пронзили его ядовитыми взглядами. Завистливые старые гарпии, — подумал он, снова находя взглядом Кэри и любуясь ею. Но спустя несколько минут ему уже трудно было разглядывать молодую женщину, ибо не он один желал этого, продвигаясь по проходу. Через несколько секунд Кэри плотно окружила толпа восхищенных джентльменов.

Когда же он отвернулся, то ему весьма повезло, ибо он случайно услышал то, чего не знал прежде и что временно возместило его разочарование от невозможности созерцать Кэри. Оказывается, просочились слухи, что, несмотря на внешний блеск, свадьба не считается совершенно успешной, с точки зрения жениха и его отца. Старый маркиз очень надеялся, что его дочь примирится с прошлыми обидами и приедет на свадьбу брата вместе с мужем и двумя дочерьми. Его дочь! Но ведь единственный ребенок маркиза — Пьер! Да, Пьер — единственный ребенок маркиза, но от второго брака. Оказывается, маркиз ранее был женат. Его супруга княгиня Аскелина де Гербемон умерла, когда их дочери — тоже Аскелине — было всего несколько недель от роду. Поскольку вдовец решил, что не сумеет справиться с воспитанием младенца столь нежного возраста, то все заботы о бедняжке взяли на себя родители его покойной супруги, и девочка осталась жить в их замке, расположенном на севере департамента Эндр. Ко второй женитьбе маркиза родители покойной Аскелины отнеслись как к мезальянсу и никогда не простили ему того, что он заключил этот брак. С другой стороны, когда родился Пьер, радость маркиза была столь велика, что он не стал очень стремиться возобновить контакт с дочерью; к тому же новоявленная маркиза откровенно дала ему понять, что она не намерена взваливать на себя заботы, связанные с почти взрослой падчерицей. К тому же ей абсолютно не понравилось бы презрительное к ней отношение со стороны каких-то там дряхлых аристократов, возомнивших о себе, что они — лучше ее. Шло время, волнения потихоньку улеглись, и к этому вопросу никто более не возвращался; маленькая Аскелина ни разу не навестила Монтерегард — ни будучи ребенком, ни уже взрослой девушкой — и в конце концов вышла замуж за некоего Этьена д’Амблю, также владельца прекрасного замка. После замужества она весьма учтиво обходилась с отцом, любезно — с кровным братом и вежливо — с мачехой, когда ей доводилось встречаться с ними в свете, однако она ни разу не пригласила кого-либо из них в свое небольшое, но прелестное поместье в Марбиане[74]. Маркиз старался пойти на некоторое rapprochement[75], но уже было поздно, и только теперь он осознал, насколько нуждается в общении с дочерью. Еще он с горечью задумывался о том, как могли бы внучки скрасить его старость. Но, к сожалению, было поздно! Пьер, очень гордившийся аристократическими связями и огромным состоянием сестры, делал все возможное, чтобы убедить ее в том, как сильно нуждается в ней отец. Тем не менее все его усилия оказались тщетными: княгиня, разумеется, прислала Арманде подобающее в таких случаях письмо и дорогой подарок, однако осталась совершенно непреклонна к просьбам присутствовать на свадебной церемонии. А ведь ее присутствие, несомненно, добавило бы престижа этому и без того, впрочем, знаменательному событию.

Кузену Винсентов, как и его знакомым, рассказывающим эту историю, в полной мере нравилась ее некоторая пикантность, однако это вовсе не уменьшало его желания поболтать с Кэри, и он специально задержался недалеко от нее, надеясь, что на этот раз повезет больше. Между тем его вновь постигло разочарование, поскольку неожиданно подошел Савой и сообщил, что Арманда собирается разрезать свадебный торт и хочет, чтобы Кэри при этом присутствовала. Кэри грациозно подхватила мужа под руку и удалилась с ним, что-то неразборчиво бросив кузену Винсентов через плечо, чего тот совершенно не расслышал, хотя по тону понял, что она сказала что-то очень веселое. Ему тоже захотелось посмотреть, как будут разрезать торт, и он стал напористо протискиваться в столовую залу. Однако там уже собралась огромная толпа, и все его попытки пробиться к столу успехом не увенчались. Он только краем глаза видел Кэри и ее золотое атласное платье и перышки на голове, которые так отчетливо выделяли ее на фоне девушек в белом mousseline de soil. Кое-кто из девушек уже снял вуальки, веночки у некоторых покосились, и из их облика постепенно исчезал налет чего-то неземного, как это было в соборе. Даже у невесты сейчас, при близком рассмотрении, не было столь ошеломляющего вида, как это казалось недавно. Разумеется, кузен Винсентов (поскольку он принадлежал к этой славной фамилии) гордился ее кружевами, так как ни одна семья в Новом Орлеане не обладала большим количеством розовых игольных кружев; еще он гордился бриллиантовой парюрой на ее голове (даже будучи полным дилетантом в гранильном мастерстве, он мог определить ее примерную стоимость). К тому же весьма нечасто в этих местах невеста выходила к жениху, имея на себе полный драгоценный гарнитур: диадему, ожерелье, брошь, серьги и браслеты. И все же, несмотря на роскошные кружева и драгоценную парюру невесты, Кэри излучала такой блеск, что его ничто не могло затмить. Напротив, казалось, что это именно она озаряла все вокруг своим сиянием.

И вдруг сияние погасло, ибо Кэри неожиданно исчезла…

Савой уговорил ее незаметно удалиться, не дожидаясь отъезда жениха и невесты, и вернуться в «Сент-Чарлз». Люси поехала в отель вместе с дочерью, чтобы помочь ей раздеться. Прежде всего она помогла ей снять желтый корсаж, застегивающийся на спине при помощи крючков и петелек, отделанный плотной полоской из тафты, по бокам стягивающийся китовым усом и держащийся на месте при помощи специального, очень сильно стянутого пояса из плотной плетеной ленты, который тоже застегивался на крючочки и петельки. Когда Люси справилась с последними застежками, она стянула корсаж с лифа-чехла, скрывавшего корсет «прямая грудь», и бросила его на ближайший стул.

— Ну вот, дорогая, теперь раздевание займет не больше минуты. Начинай-ка снимать лиф-чехол сама.

Кэри послушно развязала розовую ленточку, которая бежала через петельки вышитой каймы лифа-чехла, и принялась за пуговки, идущие от бантика на груди до талии. Тем временем Люси расстегивала крючки на юбке, и, когда она справилась со всеми крючками, Кэри высвободилась из него. После этого оставалось развязать завязки четырех накрахмаленных нижних юбок. И вот наконец Кэри осталась в одной сорочке, корсете и кружевных панталончиках.

— Перережу-ка я кружева, милая. Так будет быстрее, — предложила Люси.

— Не надо. Если не возражаешь, я сниму и панталоны. А потом прекрасно смогу расстегнуть корсет.

Панталончики тоже завязывались на тесемочки. Узлы были очень крепкими, и женщинам понадобились совместные усилия, чтобы развязать их. Но наконец панталончики бесшумно упали на пол. С тех пор, как Люси мыла Кэри, когда та была больна, она еще ни разу не видела дочь почти обнаженной, и сейчас при виде ее голых бедер обе женщины смутились. Чтобы справиться со смущением, они принялись одновременно расстегивать корсет. Но не успели они начать, как Кэри неожиданно рухнула в обморок.

— Естественно, этот корсет слишком тугой для нее, — сказала Люси Клайду, когда он вернулся в отель спустя несколько часов. — Да еще этот пояс… Если бы одежда состояла из одной лишь части! Может быть, когда-нибудь такое и будет…

— Дай Бог, — согласился Клайд. — Ей не надо будет надевать такие тесные одежды после рождения ребенка, верно? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Однако должен признаться тебе, Люси, что, когда Кэри вплыла в церковь, это был один из самых счастливых моментов в моей жизни. Пожалуй, я еще ни разу так ею не гордился! Когда я увидел это платье из золотого атласа…