– Про чирей лучше всего получилось, – откуда-то сверху поделился со мной впечатлениями викинг. – А тебе, лесная тварь?
Что я мог ответить? «Да! Очень! Незабываемо! Великолепно! Бис!»? Тут и дураку ясно – укушенный слетел с катушек и вряд ли успокоится, пока его обидчик, хоббит Боббер, смеет топтать снега Скандинавии и пугать местных лисиц.
И тогда я… рассвирепел! Думаю, тут свою лепту внесли прекрасный бодрящий воздух, минус тридцать и желание успеть к горячему ужину. Я выставил детектор кровососущих перед собой словно нож. И конечно же, я обиделся. За что, простите, на меня-то злиться? За то, что предложил помощь? За то, что, надрываясь, тащил его добычу, которая теперь потешается над нами обоими? За то, что не вырвал из рук колбасы, как сделал бы любой другой уважающий себя хоббит?
Мы с карликом сцепились взглядами, и я понял без слов: путь назад, к перемирию, окончательно отрезан, придется драться, но, может быть, оно и к лучшему. В драке я мог воспользоваться детектором и быстро покинуть прекрасный, но слишком опасный мир. Меня трясло от злости и холода, как стиральную машину, а Штрудель искусно плевался грязными скандинавскими ругательствами, пытаясь зайти ко мне сбоку. Я сразу понял его замыслы и вовремя поворачивался в нужную сторону.
Разбуженный пленник забавлялся, глядя на нас. Вместо того, чтобы вмешаться и прекратить поединок или, на худой конец, уйти, он уселся на ствол поваленной сосенки и начал нас подзадоривать, ритмично выкрикивая: «Хэй-хэй-хэй-хэй-хэй-хэй!». Ветки сосенки испуганно задрожали и сбросили снег. На шум явилась обиженная мною лиса, уселась поудобнее и стала смотреть. Вряд ли она болела за команду хоббитов… Цверг резко повернулся к викингу и крикнул:
– Заткнитесь, мужчина! Лучше скажите, кто вам больше нравится!
– Он, – не задумываясь, ответил мужик и показал в меня пальцем.
– РРРРРРРРРРаааААААААААА! – страшно заорал черный альв в том же направлении. Орать он, конечно, мастак, но в драке полный профан, я спокойно поймал длинную бороду и дал цвергу навернуться. Мы оба упали, вцепились друг в друга. Покатились. Я улучил случай, когда он оказался снизу, подпрыгнул и сел грязному дикарю на шею. В руке сверкнул детектор, я прицелился и сунул трубочку в правую ноздрю.
Жаль, вы не видели этого, многоуважаемый шеф, я был великолепен!
– Уййййюййййюййййй! – заголосил противник и схватился за нос. – Больно!
– Так его, так, рваный! – молотя руками по воздуху, орал викинг. Он раскачивал сосну, как батут, стоя на ней в полный рост. – Хэй! Я верил в тебя, рваный! Ты мне сразу понравился! Хэй! Хэй! Рва-ный! Рва-ный! Рва-ный!
Ётунштрудель отчаянно взвыл, чем вызвал бурный отклик у ближайших волков; лиса из солидарности потявкала и принялась чесать задней лапой ухо. Я продолжал сидеть на плачущем противнике, ожидая итогов теста. «ОК» нежно пискнул, но я не видел цвета сигнала.
– А ну отдай детектор! – грозно потребовал я, кое-как вытащил его и отскочил в сторону.
Был уверен, что конец миссии наступил, и возвращение вот-вот начнется. Я помахал лисе, отчего она замерла с занесенной лапой; отвесил глубокий поклон артиста верному болельщику…
Ночь. Могучий лес. Плачущий Штрудель. Веселый викинг. Настороженная лиса…
Я по-прежнему здесь!
Что делать? Гляжу на злосчастный прибор. Вопреки ожиданиям бодро сияет зеленый.
Зеленый? Зеленый! Да разве может такое быть?! Я встряхнул пару раз подлое устройство (наивный: как будто что-то могло измениться) и заорал прямо в небо:
– Эй! База, меня кто-нибудь слышит? Вы ЭТО видели? Детектор бракованный. Брак, понимаете? Шеф, вы подсунули Бобберу брак!
– Брак! Брак! Брак! – прокаркал из сугроба Ётунштрудель. – Мне триста пятьдесят, и мне нужен брак. Община ждет! С женихом или в изгнание! Но я сказала им, выйду только за великана. Прабабка смогла, и я смогу. У нее был ётун, супер ётун! Скала. Ётун-ётун-Ётунштрудель! Ношу имя деда. Но как по мне, ётуны уроды противные, а этот, – грязный палец показал на пляшущего викинга, – красавец! Видал? Видал, мерзкий хоббит? Человеческий мужчина, не чета тебе. Норвег возьмет меня замуж, и у наших отпрысков будут красивые длинные ноги, длинные руки и длинное все остальное, понял, ты, никчемный хоббит?