Какой неуравновешенный гном! Я и не знал, куда лучше смотреть; сосредоточился на кончике собственного носа.
– Как поживает… э-э-э… бабуля? – вежливо поинтересовался я, помогая внуку ётуна выбраться из снега. – У старушек в этом возрасте сильно мерзнут ноги.
– А ну тебя, – психанул тот и отвернулся, не поблагодарив за помощь; добавил полушепотом: – Хоббит!
Признаюсь, мало кто на моей памяти произносил это слово с бо`льшим презрением. Я почти обиделся, но передумал. Ётунштрудель так забавно раздувал поросшие черными волосами щеки… Вы бы видели! Грубый, невоспитанный, но смешной. Простил недомерка. Можно было для профилактики потаскать за бороду, но, говорят, скандинавские черные альвы ленятся чистить и пропалывать покрывающие их заросли. Есть ли тогда смысл руки марать? Блохи, вши, остатки еды, осколки костей, гвозди и прочий инструмент… Потряси цверга – рано или поздно из него посыплются самые разные вещи, а если, не дай Радагаст, что-нибудь выползет? Здоровье дороже.
– А я – Боббер, – с достоинством представился я и взял пленного викинга за свободный кожаный башмак. – Ладно, будем тогда считать, что познакомились… Давай помогу, куда его тащить? Надеюсь, и ты мне чем-нибудь поможешь?
– Нам туда, – сдержав слова благодарности, ответил бородач и пошел показывать дорогу, предоставив мне викинга целиком.
Во дают, скандинавы! А отказаться ради приличия? А спросить, какая мне собственно нужна помощь? Ни гигиены, ни вежливости.
– Силенок хватит? – спросили меня через пару минут и, не дожидаясь ответа, потопали дальше. Клубок шерсти с ногами! Все ему до фонаря: кто я, откуда, зачем. Ну и народ… В следующий раз надо брать дубину и активно пользоваться ей для «создания крепких дружественных связей», как выражается шеф на официальных выступлениях. Дикое место, дикий народ, что с них взять?
Самое время заняться аутотренингом по-урмански:
Ручищи пленника ползли по снегу безвольными водорослями, иногда дядька мычал и говорил «А!».
– Зачем он тебе? – спросил я у Ётунштруделя на первом привале. – Богатый конунг?
Цверг вынул из-под бородищи измусоленную тряпку и в ответ соизволил густо высморкаться (где-то в глубокой берлоге откликнулся спящий медведь). Я стерпел и уточнил:
– Надеешься на выкуп?
Штрудель навел порядок в носу и упихал тряпку куда-то в область бедра. В ответ ни слова. И тогда я понял, что цверги – худшие представители рода гномо-сапиенс – грубые, скрытные, равнодушные. Конечно, и хоббиты не подарок, но элементарная вежливость должна быть? Я что – пустое место?
Черный продолжал бессовестно молчать. Я забыл про холод, я забыл про легенду, которой следовало строго соответствовать, я даже забыл про миссию. Я кипел, и от меня отделялся пар; вопреки инструкциям, вместо умственно отсталого полуживотного, я превратился в мастера мозгового штурма.
– Может, он пьяным валялся, а ты его милосердно подобрал? – я нарочно поглядел по сторонам и сделал вид, что прислушиваюсь, не доносятся ли из-за сосен звуки хмельного пира. Цверг сверкнул глазом и напрягся: он как зверь почувствовал опасность. Неплохо, неплохо, совсем другое дело – разговаривать, когда тебя слушают. Я возликовал, и вопросы полетели в него пулями.