В Мапинчжае издалека заметен дом из серого кирпича, втиснутый посреди хаотичного скопления деревянных многоэтажек. Вздёрнутые углы карнизов глухой боковой стены этого здания ступеньками нависают один над другим. На карнизах растёт удивительно высокая трава, стебли которой за годы стали толстыми, словно деревья. Если глубокой ночью вам случится оказаться возле этого дома, в сердце непременно закрадывается какое-то мрачное, зловещее чувство. По кирпичным стенам от самого основания стелется мох, щедро покрывая их зелёными пятнами; он такой густой, что, кажется, вот-вот полностью скроет от глаз само здание.

Этот старый дом пустует уже много лет и насквозь пропитан запахом плесени. И всё-таки те, кто переступает его порог, пристально рассматривают тёмные углы, словно пытаясь разглядеть то, что таится в этих тенях и мраке. Гостями старого дома обычно бывают фермеры, проходившие мимо и решившие отдохнуть; щебечущие стайки юных девушек; образованные люди, приехавшие издалека на автомобиле. Последним нравится прогуливаться вокруг дома, заложив руки за спину, похлопывать каменные статуи львов у входа и водить пальцами по извилистым червоточинам на деревянных опорах. Но ещё больше им нравится перешёптываться между собой, прихорашиваясь перед женской фотографией в гостиной.

Изображение девушки выцвело с годами. Трудно с уверенностью определить, какого она возраста. Её одежда по сегодняшним меркам не считается модной: на ней платье ципао с коротким рукавом, которое, тесно облегая её грудь, в то же время обнажает большую часть шеи, выставляя её на всеобщее обозрение.

Те, кто живёт в местечке подольше остальных, знают, что этот дом принадлежал богатой знатной семье Ян, владевшей производством лекарств. В семье было две дочери. Старшая теперь работает врачом за пределами Китая. На фотографии — младшая дочь, некогда известная актриса. По словам местных жителей, она прославилась в Шанхае, снимаясь в музыкальных мелодрамах, и почти наверняка заработала в этом большом городе немало денег, но не более того. Жители не понимают, почему образованные люди помнят об этой актрисульке и снова и снова приходят осматривать старый особняк. Да на что там смотреть-то? Неужто это зрелище можно сравнить с тем, как хромой Цао заклинает змей? Неужто оно захватывает больше, чем фокус с превращением одного человека в другого в исполнении труппы из Хубэя?

Местные жители называют соседние территории окраиной, словно Мапинчжай является центром мира. Только здесь, в «центре», живут разумно; люди с «окраин» всегда немного чудаковатые.

Как только приезжие покидают посёлок, мапинчжайцы подбирают за ними коробки из-под сигар и бутылки из-под газированной воды, чтобы сдать на переработку или приспособить к делу. И, конечно, сплетничают о туристах. Иногда они обсуждают и фотографию, которая так привлекает гостей.

— Она не походит на уличную девку.

— Чем не походит-то? Рот у неё большой, а сама страшная до ужаса.

— Такая упругая грудь, что и пятерых детей вскормит.

— Ты разве не слышал, что женская красота — это зло? У красавиц всегда судьба несчастная.

— Но она не занималась ничем таким. Она была народным представителем. Более того, даже сам председатель Мао приглашал её в Пекин посидеть в кожаном кресле. Мой дядя говорил, что стоит только сесть в это кожаное кресло, как оно проваливается на два аршина, да так, что сердце оказывается во рту.

— Ну ты, болван, не вешай мне лапшу на уши.

Сколько людей, столько и мнений, но всё же в одном простой народ уверен абсолютно: девушка, воспитанная по-европейски, не сможет ни таскать вёдра с навозом, ни косить траву на корм свиньям — разве что без всякой пользы будет стоять и смотреть, как работают другие. Такую точно никто в жёны не возьмёт. К съёмкам в кино в народе относятся не лучше. Как-то приезжала сюда из уезда целая команда: вешали белые холсты и пару раз устраивали кинопросмотры. Не было ни гонгов с барабанами, ни пения, актёры, один страшнее другого, изъяснялись на обычном разговорном языке, а всё действо завершилось, не успев толком начаться.

В другой раз сельский староста увидел на экране несколько сот человек, которые сражались и в то же время поднимали целину. Впопыхах было сварено два котла лапши и устроен приём, чтобы накормить всех актёров. Но едва погас свет, могучее войско мгновенно испарилось; остались только два киномеханика, которые крутили плёнку в киноаппарате. Вот тебе и представление… Разве так можно обманывать людей?

Хотя младшая дочь семейства Ян пела лишь в подобных мошеннических постановках, она тем не менее отказала начальнику уезда, сделавшему ей предложение, и не стала держать лавку в городе. Земляки отнюдь не считали её поведение достойным, но как-то она пожертвовала правительству волостного центра целый водяной насос — и то был поступок, без сомнения, добродетельный.

Волостной старшина строго-настрого запретил жителям разрушать дом, принадлежавший младшей Ян, а также хранить в нём зерно или держать скот. Как-то раз старик Сань снял одну из поперечных балок этого дома и использовал её для ремонта водяного колеса. Волостной старшина, узнав об этом, вытаращил глаза и начал ругаться: «Безобразие! Кто тебе дал на это разрешение? Сколько у тебя голов на плечах, чтобы заплатить за порчу имущества? Что, третья мировая началась, и можно рушить чужие дома, да?»

Услышав эти слова, народ невольно задумался о третьей мировой войне и тут же осознал, что такое поведение старшины вполне оправдано.